Обратная сторона тарелки - стр. 1
КОРОЛЕВА УРОДОВ
У женщин существует три возраста.
В нежном и юном девушки с удовольствием, кокетливо озвучивают свои года. Прислушайтесь: звенят трепетно и мелодично, как струны арфы, как апрельская капель: шестнадцать, восемнадцать, девятнадцать… Веет от этих наивных звонких «надцать» горьковатой свежестью майского ландыша, клейкого берёзового листка… «Дцать» уже грубей, рубленей, вульгарней, но тоже ничего.
Второй возраст женщины стараются скрыть. И, если уж припёрты к стенке неделикатным вопросом кадровички или регистраторши в поликлинике, бубнят под нос скороговоркой.
Есть и третий возраст… Это когда уже настолько всё равно, что свои года называют внятно, бегло и равнодушно. Как будто обнажаются на приёме у гинеколога: кряхтя, деловито, не торопясь снимают пахнущие хозяйственным мылом х/б чулки и мятые старушечьи рубашки. Упругие женские прелести, как и года, увяли и высохли. Выпячивать – равно и стыдливо прятать и очаровательно при этом розоветь – уже нечего, не к чему, да и не перед кем.
Мы с Машей второвозрастные (звучит ужасно, как второсортные!), потому о годах умолчим. Расклад такой: я простая русская женщина, Маша – богема.
Она пишет эссе и художественно исполняет их со сцены. Сейчас это искусство не востребовано, а в семидесятые Маша блистала. У неё была собственная мужская группа сопровождения, плотный гастрольный график и поклонники в каждом крупном городе Советского Союза.
Успех во многом объяснялся Машиной внешностью. Большеглазое, филигранно отфотошопленное природой личико. Совершенно противоестественная, вопиющая, даже непристойная диспропорция между игольной талией и пышным бюстом и бёдрами.
Одежда и хорошая ткань были дефицитом, но Маша сама строчила на машинке платья из платков: тяжёлых вдовьих павлово-посадских, цыганских, стеклянистых с люрексом. Невесомых радужных из прозрачного шифона, простеньких ситцевых в горох и ромашку, которых брала сразу по 20–30 штук. Белые наряды шила из льняных простыней, прорезала ножницами дырочки, обрабатывала вручную, вышивала цветными бисерными цветами. Помните костюмы ВИА «Самоцветы»? Вот типа того.
Она выходила на сцену, задрапированную нежно-голубой, в цвет её глаз, подкладочной тканью. Подкладка стоила копейки – а каков эффект! Спрятанный мощный вентилятор развевал драпировку, Машины платочные одежды и длинные кудрявые волосы.
Волосы были свои, а кудри завивались на ужасных советских твёрдых бигуди. Маша протягивала кукольные ручки в зал и милым, немножко в носик, насморочным голосом читала эссе о любви… И всё это на фоне красивой музыки.
Организаторы концертов за неё дрались как львы, перехватывали друг у друга. Ни одного концертного плаката у Маши не сохранилось: ни од-но-го! Фанаты охотились за ними, вырывали с корнем с рекламных тумб, расклейщики не успевали натягивать новые.
Вся Машина молодость – это гастроли. Калининград, Сочи, БАМ, Владивосток… Поезда, самолёты, пышные встречи. Персональные райкомовские «волги», гостиничные люксы, цветы, шампанское… Мчишься с ветерком в автомобиле – а вдоль дороги транспаранты, транспаранты… «Приветствуем любимую актрису!» «Добро пожаловать, Маша!»
Были случаи: сумасшедшие поклонники подхватывали миниатюрную Машу со сцены и несли через весь город на руках в гостиницу!
В каких чудных городах она бывала. Вот чудный город – Казань, Маша мне сейчас о нём расскажет. Видела бы ты (то есть я), Машино концертное платье, в котором она выступала в столице Татарии!
Она сочинила аксессуары к нему за один вечер прямо в гостинице «Казань». Отпорола золотые аксельбанты от парадного мундира одного поклонника, татарина по национальности, и пришила вот тут и тут. Муфточку – из старой шубы… Платье сверкало, соперничало с люстрой в Казанском театре оперы и балета и имело фурор.
Нет, очень, очень чудный город Казань!
А с какими людьми она встречалась! Пила чай с легендарными дикторами ещё довоенной, дореволюционной закваски. Этот очаровательный старомосковский пришепётывающий говорок – слушала бы да слушала. «На этой неделе обещчают дощщи». «Вы так щчитаете?» «Я вас угощчу чаем. Какое щчастье слушать вас, Машенька!» Чудо!