Обнять необъятное. Избранные произведения - стр. 14
«1) Служить орудием правительства для подготовления умов посредством журналов к предпринимаемым мерам; 2) направлять по возможности новые периодические литературные издания к общей государственной цели, поддерживая обсуждение общественных вопросов в видах правительственных».
Эта фразеология удивительно напоминает прутков-ский «Проект: о введении единомыслия в России». Вспомним дату, стоящую под «Проектом», – 1859 год. Император подписал «повеление» об учреждении негласного комитета 24 января 1859 года.
Осталась в корректуре «Современника» написанная, по-видимому, для несостоявшегося номера «Свистка» 1864 года драма «Торжество добродетели», которая в письмах В. Жемчужникова фигурирует как «Министр плодородия ». Эта великолепная сатира на полицейское государство не попала в «Полное собрание сочинений Козьмы Пруткова» по цензурным соображениям и много лет спустя. Это обличение карьеристских интриг сановников, некогда ретроградов, а теперь (после 1861 года) не скупящихся на оглушительные либеральные фразы. Но по сути ничего не меняется, и министр провозглашает: «Плодородие должно зависеть от министерства, то есть от меня. Я не хочу, чтобы в нашем отечестве что-либо росло или рождалось без моего позволения. О всех посевах надо будет сперва представлять мне смету на утверждение. Без моего ведома чтоб никто не смел посеять ниже кресс-салату. Все, что вырастет мимо меня, вон!.. Куры, яйца, свиноводство и даже само движение народонаселения, понимаете, должно подлежать моему надзору. Все, что будет сверх сметы, – вон!..»
И следует заметить в драме полковника Биенинтенсионне, фамилию которого можно было бы перевести как Благонамеренный. Этот обходительный жандарм, как и либеральный министр очень близки к персонажам знаменитой сатиры «Сон Попова» А. К. Толстого, который первый в русской литературе вывел на страницы художественного произведения образ ласкового «лазоревого полковника» из жандармского ведомства. Драму, скорее всего, написали авторы «Фантазии» А. К. Толстой и Алексей Жемчужников, который много лет спустя вспоминал о «развитии» Козьмы Пруткова:
«Все мы были молоды, и настроение кружка, при котором возникли творения Пруткова, было веселое, но с примесью сатирически-критического отношения к современным литературным явлениям и к явлениям современной жизни. Хотя каждый из нас имел свой особый политический характер, но всех нас соединила плотно одна общая нам черта: полное отсутствие «казенности» в нас самих и, вследствие этого, большая чуткость ко всему «казенному». Эта черта помогла нам – сперва независимо от нашей воли и вполне непреднамеренно – создать тип Кузьмы Пруткова, который до того казенный, что ни мысли его, ни чувству недоступна никакая так называемая злоба дня, если на нее не обращено внимания с казенной точки зрения. Он потому и смешон, что вполне невинен. Он как бы говорит в своих творениях: «все человеческое – мне чуждо». Уже после, по мере того как этот тип выяснялся, казенный характер его стал подчеркиваться. Так, в своих «прожектах» он является сознательно казенным человеком. Выставляя публицистическую и иную деятельность Пруткова в таком виде, его «присные» или «клевреты» (как ты называешь Толстого, себя и меня) тем самым заявили свое собственное отношение «к эпохе борьбы с превратными идеями, к деятельности негласного комитета» и т. д. Мы богато одарили Пруткова такими свойствами, которые делали его ненужным для того времени человеком, и беспощадно отобрали у него такие свойства, которые могли его сделать хотя несколько полезным для своей эпохи. Отсутствие одних и присутствие других из этих свойств – равно комичны; и честь понимания этого комизма принадлежит нам».