Обновка из секонд-хенда - стр. 10

Скоро понял, что идёт не туда. Не чернели впереди ряды домов, не светились огоньки… «Переждать, ва-ва-ва… Зарыться… Ва-ва-ва». Ямку в сыпучем сухом снегу копали будто не родные руки, а мёрзлые чурки. Венька запахнулся в обледенелую жестяную курточку, надвинул на нос капюшон с жиденьким мехом. Скрючился, подтянул ноги к животу. Его трясло от озноба, всё тело подбрасывало. Зубы колотились друг о дружку: «Ва-ва-ва». А жалко, что не купил в городе камуфляжный костюм. Говорят, рыбаки в таких преспокойно спят на льду, как на русской печке. Он представил, что лежит на горячих кирпичах – и вправду помаленьку согрелся…

Открыл глаза, когда стояла тихая ночь, светлая как днём. Погода утихомирилась. Поднял голову, стряхнул свежий невесомый снег. Вот те на: деревня-то рядом. Так и замерзают люди в нескольких шагах от дома.

Улица спала, только во всех окнах Венькиной избы горел яркий электрический свет. На крыльце снег утоптан многими ногами, в сугроб воткнуто множество пар чужих лыж. Искали, беспокоились. Уже в сенях было слышно, как убивается мать, бедная. У Веньки от жалости вздулись губы как у ребёнка, сам был готов зареветь.

Мать стояла на коленях посреди кухни и выла, её пытались поднять женщины. Венька врезался в толпу, пробился: вот он я, не реви, родимая. Мать не видела его, раскачивалась как дерево на ветру. Перед нею на полу вытянулось тело. Знакомая чёрная обледенелая курточка с капюшоном, заснеженные штаны колом. В рассыпанной по половицам золотой шевелюре не таял снег… Венька узнал себя. Это он лежал наискосок. Только слишком длинный, занимал почти всю кухню.

Значит, он умер. Замёрз. И теперь стоит и смотрит на себя со стороны. Значит, правда насчёт души. И что никаких особенных чувств люди при этом не испытывают: удивление там, страх, жалость, горе. Сплошная отстранённость. Смотрел на себя мёртвого, вытянул шею, как посторонний зевака. Некоторое любопытство, непривычно – и всё.