Обнаженные души - стр. 11

Наскоро вырытые окопы обозначали новые позиции отступающей французской армии. Люди, сидевшие в этих окопах, были измучены, усталы, а главное, лишены всякой надежды.

Новый день, новый час – шаг назад. Они отступали, почти бежали под натиском молниеносного наступления. Им нечего было ждать, только новых и новых жертв, новых шагов назад.

Последние полчаса было тихо. В позициях Иностранного легиона наступила передышка. Сесар сидел в окопе, откинувшись спиной на неровную стенку из сырой земли и закрыв глаза.

Пригибаясь, спасаясь от случайных пуль, приблизился Хорхе и опустился на сырую землю рядом.

– Передышка будет недолгой, – произнес он.

Сесар открыл глаза.

– Да уж… Перед тем как нас сотрут с лица земли, – промолвил кто-то со стороны.

Сесар устало посмотрел на солдата-испанца, которого по воле судьбы тоже кинуло на эту войну. Похожие судьбы. Как у многих здесь. Как у Хорхе. Как у Сесара. Около года назад они еще были беженцами, жили в ужасных условиях. Спустя несколько месяцев после смерти Сильвии их начали привлекать к строительству. Возведенное жилье было капитальнее временных палаток и шалашей, но с лекарствами и едой ситуация никак не менялась. Чуть позже стало абсолютно очевидно, что большая европейская война не обойдет стороной и Францию. И тогда перед беженцами встал выбор: либо заключить контракт с местными фермерами, либо вступить в отряды регулярной армии. В случае отказа их ждало принудительное возвращение в Испанию.

У Сесара не было сомнений. Он вступил в Иностранный легион.

– Мы же все равно проиграем эту войну, – пессимистично продолжил солдат. – Мы ее уже проиграли…

– Мы не проиграли войну и не проиграем, если будем бороться, – возразил Сесар.

– Да ну? У фашистов сил вдвое больше. У нас же армии практически нет, командование в отчаянии. Разве есть тут хоть какой-то мизерный шанс? Разве не лучше сдаться?

– Я никогда не сдамся, – мрачно произнес Сесар, отвернувшись.

– Да? – солдат помолчал, а затем усмехнулся. – Хочешь сгинуть в этой бессмысленной борьбе?

Сесар не удостоил его взглядом.

– Уж лучше так, – сказал он совсем тихо.

Морис оказался прав. Лилль был близок к границе и слишком быстро попал под стремительный удар этой жестокой войны. Теперь все члены его семьи начинали понимать, что его заставило так неотвратимо изменить свою жизнь.

Ксавье шел по родному городу, понуро глядя на неубранные улицы, на спешивших по делам людей. Это была грустная картина разрушенного мира, мира, где царило когда-то добро и где он был когда-то счастлив.

Он шел, раскидывая камешки с мостовой под ногами, думая о Морисе, о его жизни и его смерти, благородной и нелепой одновременно. Люди умирали, как его брат, за что-то, во что верили, но их гибель не приносила победы, а становилась лишь очередной строчкой в летописи жертв.