Обманщики - стр. 20

– Херня это все, твоя нежность. Глупости и вранье. Вот я тебе нравлюсь, например? Чего молчишь? Алисочки стесняешься? Да она к тебе больше за полкилометра не подойдет, нежный какой… Ну, чего молчишь?

– Про что?

– Вопрос не понял? Я тебе нравлюсь?

– Ну нравишься, – сказал я на всякий случай.

– Не «ну», а точно! – чуть не зарычала она. – Да? Нет?

– Да.

– Тогда давай, – и она ловко стянула с себя платье. – Давай не задерживай! Стоит? Поехали. Не стоит – сейчас подыму!

Она громко причмокнула губами, как кучер лошадям, и завозилась с пряжкой на моих брезентовых стройотрядовских брюках.

Я лежал, то глядя в черный потолок, то косясь на Валентину, и понимал, что счастье, правда и смысл жизни – вот они. Рядом со мной. Что все слова – это вранье, что нежность – это глупость и лицемерие, что есть только сильная женщина, горячее дыхание, колючее сено и звезды в проемах под крышей сеновала.

Я точно знал, что такая не разлюбит, не бросит, не выдаст.

Но я понимал также, что не смогу остаться здесь. Что я здесь буду делать? И увезти ее с собой в Москву, жениться на ней и плюнуть на все – тоже не смогу. Потому что в Москве пятый курс, мама-врач и папа-доцент, в Москве выставки и концерты, в Москве любимая девушка Лиля Лейферт и еще одна, тоже очень хорошая и очень любящая Таня Морозова, и, хотя с этой секунды мне на них наплевать, – все равно. Да и Валентина не захочет. Я для нее забава, момент, быстрая месть болтуну-москвичу за подругу… Не говоря о ее маме-папе, братьях-сестрах, которые у нее, конечно, есть, но которых я не знаю и знать не желаю.

Но на всякий случай спросил:

– Валь, а поедешь со мной в Москву?

– Зачем?

– Жениться! – и тихо добавил: – Ты очень хорошая.

– Опять нежности! – громко и искренне захохотала она.

Я вежливо посмеялся в ответ, сунул руку в карман и нашарил там скрепку, простую канцелярскую скрепку – вчера вечером мы заполняли ведомости по нарядам. Из этой скрепки я согнул такой хомутик, чтобы газовая зажигалка не гасла, когда отпустишь палец. Чтоб этот хомутик, значит, все время давил.

Достал зажигалку, чиркнул, открутил пламя посильнее, надвинул проволоку на клавишу и кинул в самую середину сеновала.

Кажется, Валентина все-таки успела выскочить.

Я – нет.

– Погоди! – сказал я. – Ты чего несешь? Ты что, там сгорел?

– Дотла! – усмехнулся он. – А то ты не помнишь! Вы хоронили меня всем курсом. В закрытом гробу. Ты держал под руку Лилю Лейферт. Боже, как она плакала…

Он сжал мне руку выше запястья, встал и вышел.

На руке осталась черная пятерня, след жирной сажи.