Обмани меня дважды - стр. 46
Но герцог так ничего и не сказал. И Оливии захотелось, чтобы Марвик заговорил, потому что молчание становилось пугающим, непонятным, неестественным и жутким – как тишина после внезапного несчастного случая с человеческими жертвами. Казалось, весь дом затаил дыхание.
Оливия увидела темные тени под его глазами, очень похожие на синяки. Герцог был похож на человека, охваченного лихорадкой, которая сжигает его изнутри.
– Ваша светлость… – снова заговорила Оливия.
Это может продолжаться целую вечность. Либо она уйдет, поддавшись собственной трусости, либо призовет на помощь смелость и… подойдет к нему.
Оливия не знала, как поступить, пока ноги не понесли ее вперед.
Дрожа, она опустилась перед герцогом на колени. Приблизила к нему лицо, но он будто не видел ее. Он находился в своего рода трансе. Лишь его пальцы продолжали двигаться, поглаживая пистолет.
Все ее чувства, каждая составляющая личного интереса сосредоточились на пистолете, лежавшем так близко от нее – и от его руки, которая может в любое мгновение нажать на курок.
– Ваша светлость, – повторила Оливия, – он не стоит вашей жизни. – Эти слова вызвали поток обжигающего гнева, льющийся прочь из дома, в город. Бертрам не стоит ничего – даже случайного взора уличного оборванца. Назначение в кабинет министров? Да лучше бы он назначил себе встречу с пулей! – Он не достоин даже вашего презрения.
Его пальцы на миг замерли? Оливия не была в этом уверена.
Гнев Оливии рос, а вместе с ним – и безрассудство.
– Если вам это не по нраву, тогда вставайте! Вы считаете, что найдете ответ в своем пистолете? Вы должны заставить его сделать это! Вы же отдали Бертраму свой пост.
Никакого ответа.
Очень хорошо. Если он собирается и дальше игнорировать ее, тогда она будет говорить с тем, что наполняет ее сердце.
– Вы даже не отвечаете на письма, – сказала Оливия. – Как это нелепо, как неправильно, по-детски! Как Солсбери мог не заменить вас? Вы могли бы с таким же успехом вложить пистолет в руку Бертрама. И теперь, когда Бертрам получил ваш пост, не уполовинит ли он то, что сделали вы? Станет ли беспокоить себя поддержкой рабочих или думать о детях в трущобах? Будет ли бороться за то, чтобы они учились? Ха! Да ему будет наплевать, если они даже алфавита не узнают! Чем меньше они будут образованы, тем лучше из них выйдут чернорабочие, ведь они не смогут даже читать. Ему нет дела до бедных – никому нет. Вы были единственным, кто ими интересовался.
Выдохнув, Оливия замолчала, ужасаясь самой себе, – тем, как резко и смело она говорила, как гладко и быстро лилась ее речь.