Обман Инкорпорэйтед (сборник) - стр. 54
– Ну и повезло, – сказало вдруг лицо. И начало отступать, уходить в сторону. Солдат покидал его.
Рахмаэль ударил его. Разбил ему рот, и оттуда вылетели и исчезли белые осколки зубов, а кровь пролилась ослепительным огненным потоком, заполняя новым чистым пламенем поле зрения. Исходящий от крови свет заполнил собой все, Рахмаэль видел только его сияние и (впервые с тех пор, как в него полетел дротик) почувствовал изумление, а не страх и обрадовался. Новое зрелище пленило его, нравилось, и он созерцал с радостью.
Через пять столетий кровь постепенно начала тускнеть. Пламя угасло. И снова он смутно различил перед собой за пологом дышащего цвета блеклое лицо солдата ТХЛ, неинтересное и незначительное из-за отсутствия в нем света. Оно казалось унылым надоедливым призраком, давно знакомым и донельзя скучным – Рахмаэль испытал мучительное разочарование при виде затухания пламени и проявляющейся физиономии солдата. Как долго ему придется видеть перед собой эту тусклую картину?
Впрочем, лицо не было прежним. Ведь он сломал его, разбил кулаком. Вскрыл, выпустил драгоценную ослепительную кровь, превратив в лишенный оболочки зияющий каркас, во внутреннее устройство которого он мог теперь заглянуть снаружи.
Откуда-то появилось, как бы выжимая себя из пространства, другое лицо, прежде скрытое. Рахмаэлю показалось, что оно стремится ускользнуть от него, зная, что он его видит, и не в силах вынести его взгляд. «Внутреннее» лицо, выскользнувшее из вскрытой серой хитиновой маски, попыталось закрыться, лихорадочно свернуть складками собственную полужидкую ткань. Влажное, вялое лицо, творение моря, истекающее вонючими каплями; Рахмаэля затошнило от его соленого едкого запаха.
У океанического лица был единственный фасеточный глаз. Он помещался под клювом, и, когда пасть распахнулась, простор ее темной полости поделил физиономию на две отдельные части.
– Esse homo bonus est[16], – произнес Рахмаэль и ошеломленно поразился тому, как странно прозвучала в его ушах фраза «хорошо быть человеком». – Non homo, – сказал он смятой и располовиненной морской физиономии, – video. Atque malus et timeo; libere me Domini[17]. – Лицо, которое он видел перед собой, не принадлежало человеку, это было плохо и пугало. Но ничего не поделаешь – лицо не исчезало и никогда не исчезнет, поскольку фактор времени не действовал, исключив возможность изменений. Существо будет пялиться на него вечно, а он столько же проживет с этим осознанием, и передать его будет некому, ведь рядом никого нет. – Exe