Обман - стр. 76

Итак, в тот вечер, когда Сале было позволено слушать, о чем говорят мужчины, ее мать была занята главным образом тем, что подносила из кухни в гостиную еду и питье, а золовка тихо сидела где-то в доме, дабы быть подальше от посторонних глаз. Юмн, поступая так, убивала двух зайцев. Во-первых, она соблюдала обычай хайя: Муханнад строго придерживался традиционного толкования женской скромности, а поэтому не мог допустить, чтобы кто-либо из мужчин, в том числе и его родной отец, когда-либо смотрел на его жену. Во-вторых – а это полностью соответствовало ее натуре, – останься она внизу, свекровь тут же заставила бы ее помогать готовить, а Юмн была более ленивой, чем самая ленивая корова на свете. Поэтому она приветствовала Муханнада в своей обычной манере, и лебезила перед ним с такой угодливостью, словно мимикой и жестами умоляла его вытереть ноги о ее зад, обтянутый брюками, и исполнить ее самое горячее желание, а после этого незаметно ускользнула наверх. Нашелся и благовидный предлог: ей необходимо быть рядом с Анасом на тот случай, если тому снова привидится кошмарный сон. На самом же деле она горела желанием полистать журналы и полюбоваться западной модной одеждой, носить которую Муханнад никогда бы ей не разрешил.

Сале заняла место на почтительном расстоянии от мужчин и, согласно мусульманским обычаям, не притрагивалась ни к еде, ни к питью. Она совсем не чувствовала голода, однако не отказалась бы от ласси, которым ее мать потчевала мужчин. Да, выпить йогурта в этой несносной жаре было бы все равно, что глотнуть прохладной влаги из благословенного источника.

Согласно обычаю, Акрам Малик учтиво поблагодарил жену, расставлявшую тарелки и стаканы перед гостями и его сыном. Она, чуть коснувшись его плеча, произнесла: «Будь здоров, Акрам» и вышла из комнаты. Сале часто задумывалась над тем, как ее мать может во всем подчиняться отцу, словно у нее нет никаких собственных желаний. А когда она спрашивала об этом Вардах, свою мать, та обычно отвечала: «А я вовсе и не подчиняюсь, Сале. В этом нет необходимости. Твой отец – это моя жизнь, так же, как я – его».

Между родителями существовали какие-то особые узы, которые всегда вызывали ее восхищение, хотя она никогда до конца не понимала их природу. Они, казалось, произрастали из какой-то общей, ничем не выражаемой печали, о которой никто из них не говорил, а она проявлялась в чувственности, с какой они относились и говорили друг с другом. Акрам Малик никогда не повышал голоса. Да у него никогда и не было повода к этому. Его слово было законом для жены, а также и для детей.