Обломки нерушимого - стр. 32
Иногда у Никки и Элая включалось сознание на несколько минут – и в мертвой зоне появлялся слабенький сигнал для связи с внешним миром. И тогда ребята вели вялотекущие философские беседы. По крайней мере им казалось, что они были философскими.
– Я… не боюсь смерти. Я боюсь страшного финала жизни, – сказал однажды Элай, растягивая каждое слово.
– Страшного финала? – спросила Никки. Она лежала на полу, лицом к стене, нежно гладя шероховатые обои. Элай разлегся рядом, устремив немигающий взгляд в потолок.
– Да… У тебя может быть красивая жизнь. Тебя могут любить, завидовать тебе. Ты можешь быть успешным, даже войти в историю… И вдруг твое сердце решает остановиться, когда ты сидишь на толчке. И на веки вечные тебя запомнят как обосранного мертвеца… Твои достижения, ум, харизма и обаяние больше никого не волнуют… Не так важна сама жизнь, как ее конец.
– Это… когда смотришь фильм… и понимаешь, что ничего лучше в жизни не видел… но тут все портит глупый финал.
– Да-да… я про то же.
– А мне все равно. У меня паршивая жизнь, и будет паршивый конец… Думаю, обо мне никто и не вспомнит после моей смерти.
– Не поняла… – рядом с ребятами сидела подруга Элая, Лунет – невзрачное, вечно пьяное творение Бога с узким лбом и мышлением. – Про какой фильм вы говорите? И что за конец?..
– Моя маленькая, тупая прелесть, ты лучше помалкивай, ладно? – обратился к ней Элай.
Никки медленно легла на спину, закрыла глаза, положила руки на обнаженную грудь.
– А если я умру прямо сейчас… вот такая… это будет считаться достойным финалом? – спросила она.
Элай посмотрел на нее брезгливо – Никки была похожа на полудохлого мальчика-переростка, – ухмыльнулся и ответил:
– Вряд ли.
– …Ну и хорошо. Все обрадуются…
А потом «сигнал» вновь пропал, и в истерзанной душе Никки распустились новые цветы…
– И помни, каникулы – не резиновые! Ты должен успеть!
– Как же ты мне надоела… Я понял тебя. Позвоню, когда все сделаю.
Лишь беспощадная настойчивость Рэми, с которой она обращалась к брату всякий раз, когда звонила, мгновенно отрезвляла Элая. Требовательный голос сестры действовал как мощное противоядие, наркотические чары тут же теряли свою силу.
Элай стоял один в полутемной комнате, опершись вытянутыми руками о стену и опустив голову, тяжело дышал, слушал биение свихнувшегося из-за паники сердца, точно готовился к прыжку в пропасть. Никки, смеясь, вошла в комнату, в которой был Элай, и, совершенно не замечая его мрачного настроения, промолвила веселым голоском:
– Я уговорила Гаса и Хораса устроить голый заплыв.
– Отлично. Я позже присоединюсь, – ответил Элай, повернувшись лицом к Никки.