Обида - стр. 7
Александра Георгиевна вновь улыбнулась.
– Она – поэт. Поэт должен быть искренним.
Они еще с полчаса обговаривали подробности и возможные сложности. После чего гости простились.
На улице Греков грустно вздохнул:
– Сладостный дом – уходить не хотелось. Я только в книжках читал о таких.
– Традиционность – хороший тон, – сказал меланхолически Бурский. – Особенно в наше стебное времечко.
– Хотел бы я жить в этаком гнездышке, – мечтательно проговорил Женечка. – Плавно, сторожко и неторопко. Чтобы, достигнув зрелой поры, иметь гармонию в психосфере и сходную Александру Георгиевну. Ароматическое существо. Дышит духами и туманами. Я позавидовал нынче Ганину.
– Кто не мечтает о мире в душе? – откликнулся Бурский. – А Ганин… вы правы – Ганин умеет оказаться в нужное время в нужном месте.
Реплика эта, не слишком внятная, имела – Женечка это почувствовал – второе дно. За нею скрывалась своя история отношений.
3
Прошло приблизительно две недели, и Бурский сообщил подопечному: звонок от Александры Георгиевны. Все получилось, Мария Викторовна позволила Женечке с нею связаться. Вот ее телефонный номер.
– Долго же она размышляла, – буркнул молодой человек. – Видимо, наводила справки, насколько я чист и благонадежен.
– Похоже, рентген благоприятный, – задумчиво согласился Бурский.
Мария Викторовна Камышина жила в однокомнатной квартирке в доме, неотличимом от прочих, почти на самом краю Юго-запада. В крохотной прихожей на вешалке под шапкой-кубанкой висел овчинный слегка приталенный кожушок. Женечка поначалу решил, что есть еще один визитер, потом он понял, что амуниция принадлежит самой хозяйке.
Ей было немногим больше пятидесяти, она была тоща и черна. Темными были не только волосы, впрочем, в островках седины, темными были и впалые щеки, и страстные угольные глаза. Казалось, она почернела однажды от неких жестоких душевных бурь. Женечка понимал, что Камышина старше Александры Георгиевны лет на пять, не больше, и все же казалось, что это совсем не та генерация.
Комната была ей под стать – монашеский, аскетический стиль. Решительно ни одного постороннего, необязательного предмета. Стол в центре, рабочий столик у стенки под четырьмя книжными полками. В углу небольшой иконостас, узкая девичья кровать. Над нею висела фотография – единственная во всей квартире – сухое нахмуренное лицо с жесткими задубелыми скулами, с мрачным неуступчивым взглядом.
– Хотите чаю? – спросила Камышина.
Женечка вежливо отказался.
– Может быть, чего-то покрепче?
Женечка отказался вновь.
– Я вижу, вы деловой человек, – Мария Викторовна усмехнулась. – Ну что же, перейдем прямо к делу. Должна сказать, я бы с вами не встретилась, если бы не была согласна с вашей исходной установкой. О движении должно быть написано, и по возможности объективно. В нашей свободомыслящей прессе вряд ли появится трезвая, честная и непредвзятая статья на кровоточащую тему, однако же, сохраним надежду.