Обида - стр. 12
«Живу естественно». Он улыбнулся. Было ветрено, но уже тепло, погода располагала к прогулке. «Надо изучить диспозицию, – подумал Греков, – это нелишне». Намерение было разумным, пусть даже в нем и прозвучала явная алармистская нотка.
Город не производил впечатления затаившегося хищного зверя. Наоборот, он казался дремлющим – этакий котище под солнышком, лениво шевелящий хвостом. Когда-то в городе, сходном с этим, Женечка явился на свет. В нем еле слышно толкнулось волнение, хотя и отнюдь не ностальгическое, для ностальгии он был еще молод. Волнение калибром помельче – столичному жителю было приятно с пригорка взглянуть на малую родину.
Да, некая суетность тут присутствовала – не агрессивная, а элегическая, можно ее и извинить. Тем более если снова вспомнить, что в городе О. могло ждать всякое.
Пока же пройди по щербатым улицам в сизых и коричневых пятнах старых приземистых домов с их палисадниками и подворьями. Пока же изучай территорию.
В городе много зеленого цвета – даже недалеко от гостиницы есть истинный островок природы, с древних времен зовущийся Рощей. Темная диковатая чаща, хотя и утратившая свою первобытность. После нескольких вечерних побоищ и громких убийств «навели порядок» – пробили несколько просек-аллеек, воздвигли пяток фонарных столбов. Впрочем, шаг в сторону – все, как прежде.
Город, хоть и ведет он издавна свою губернскую историю, не слишком велик – до его окраин путник добирается быстро. Стоит пройти по мосту в Заречье, а там – Ставки, Медовая Горка. Как раз за нею – Казачий лес. Все ты освоил еще в Москве, недаром же обзавелся картой.
После прогулки он обнаружил, что подкрепиться необходимо, к тому же по дороге попалась очень уютная харчевенка. Насытившись, он пробормотал: «Живу естественно», и засмеялся. Слишком идиллически мирно, слишком светло для естественной жизни.
Когда он вновь очутился в номере, поежился – тесно в плюшевой клетке! Стоит хоть малость хлебнуть простора – и всякое замкнутое пространство оказывается невыносимым. Необходимо скорее занять себя. Вытащив из бокового кармана книжку, похожую на сундучок, он стал заносить в нее первые записи. Это давно уже стало привычкой, стремительно перераставшей в потребность.
Темнело. Он посмотрел сквозь стекло. Строгие здания на площади ему показались еще суровей. Если в полуденные часы город, совсем как рубаха-парень, был и радушен, и прост, и распахнут, то в сумерках он смотрелся иначе – в нем появилось нечто невнятное, может быть, скрытая угроза? Во всяком случае, город О. напомнил, что здесь, за этими окнами, воротами, ставенками, дверьми, идет своя неясная жизнь, закрытая для глаз чужака. Женечка ощутил холодок, вздохнул про себя: «Ох, судьба репортерская», и потянулся рукою к шкафу, к сумке, в которой лежала бутылочка – самое время для глотка. Он-то и будет глотком свободы или хотя бы освобождения от пробудившейся тревоги.