Обещания и гранаты - стр. 34
В ту ночь она попросила меня взять ее. Подарить ей право выбора, вместе с надеждой на возможность противостоять миру ее отца.
Она сказала, что узнала мой почерк и захотела сделать нашу связь более прочной.
Я отказался, криво процитировав «Потерянный рай», и следующий месяц пытался стереть из головы изображение юной Елены Риччи, лежащей передо мной, подобно лакомому куску.
Она была достаточно взрослая и сама этого хотела. По правде говоря, я даже не замечал ее до той ночи, хотя она была ребенком двух людей, которые безвозвратно изменили мою жизнь.
Затем два года спустя Рафаэль попросил меня присматривать за ней, и поэзия стала единственным способом общения с Еленой.
Только так я хотел с ней общаться.
Взяв в руки потрепанную книгу, я открываю ее на странице с загнутым уголком, мой палец мгновенно находит нужную строчку, хотя я знаю большинство стихотворений Блейка наизусть.
– «И тогда злодей, бросив тропы легкие, перешел на тропу опасную, и прогнал с той тропы проповедника вдаль, в пустынную сторону».
Я не моргая читаю строки, и она хмурится.
– «Бракосочетание Рая и Ада».
– Бракосочетание противоположностей. Добра и зла. Теоретически говоря, наш брак не обязательно обречен на успех, – говорю я, захлопываю книгу и подталкиваю по столу в ее сторону. – Но учитывая ситуацию, у нас нет права на ошибку. У меня нет выбора так же, как и у тебя; таким образом, к лучшему это или к худшему, твой приговор пожизненный, жена.
Она тяжело вздыхает и принимается стучать пальцами по колену, очевидно запутавшись в мыслях.
– Каковы шансы, что меня ты тоже убьешь?
– Нулевые.
Она вскидывает брови.
– Для человека, который только что убил моего жениха и выкрал меня из родительского дома, ты говоришь с отвратительной уверенностью. Откуда мне знать, что ты не вывезешь меня куда-нибудь в лес и там не убьешь?
Ее тон вызывает едва скрываемое раздражение внутри меня, и я вскидываюсь, рука взлетает, чтобы расстегнуть верхнюю пуговицу пиджака. Елена горящими глазами следит за движением, ее острый язычок облизывает нижнюю губу.
Мой член жадно пульсирует под ширинкой, до боли желая вырваться на свободу. Неотрывно глядя ей прямо в глаза, я кладу руку на свою эрекцию, ее жар обжигает основание моей ладони, когда я переминаюсь в кресле.
Мне не следует с ней играть – я и так с трудом удерживаюсь от соблазна. Но по какой-то неизвестной чертовой причине это слишком тяжело.
– Мне нет никакой пользы от твоей смерти, крошка, – говорю я, слегка сжимая – недостаточно сильно, чтобы что-то изменить, но достаточно для того, чтобы почувствовать бусину смазки, выступившей на головке и просочившейся в ткань моих боксеров.