Обещания богов - стр. 19

– В чем заключалось лечение?

Симон мог сослаться на врачебную тайну, но это означало риск оказаться в подвалах дома 8 по Принц-Альбрехтштрассе. Уж лучше избежать такого переезда.

– В словах, – уклончиво ответил он. – Она описывала мне свои тревоги, а я давал ей советы.

– И что это были за тревоги?

Симон достал очередную «Муратти». Прикурил, чтобы выиграть несколько секунд на размышление.

– Она страдала приступами беспокойства, – обронил он, нервно постукивая по краю пепельницы.

– Какого рода беспокойство?

В конце концов, там, где она сейчас, бояться ей нечего…

– Нацистский режим внушал ей страх.

– Странная мысль.

– Вы тоже так полагаете? Я в лепешку разбивался, повторяя ей это.

Замечание вырвалось само собой. Крупное тело, затянутое в черную ткань, внезапно напряглось, словно под мундиром застопорился какой-то механизм.

– Упоминала ли она отношения с мужем?

– Конечно.

– И что она об этом рассказывала?

Перед глазами Симона вновь вспыхнула картинка. В соседней комнате Маргарет слушает граммофонную пластинку со своей любимой песней «Heute Nacht oder nie»[30], кружась босая по паркету.

– Его поведение мучило ее. У него не хватало времени на жену. Всегда на армейских учениях…

– Выражайтесь точнее. Что у нее была за болезнь?

– Ее чувство покинутости выражалось в потере аппетита, лихорадочной дрожи, потере сознания, приступах страха…

Гестаповец погрузил свой странный взгляд в глаза Симона. Как ни удивительно, асимметрия век придавала ему особое, почти романтическое своеобразие. Нечто завуалированное, подспудное, наводящее на мысль об одноглазом пирате.

– Говорила ли она с вами о каком-нибудь любовнике?

Симон вздрогнул: возможно, ловушка. Он представления не имел, насколько продвинулось расследование. И даже не знал, когда именно была убита Маргарет.

– Ни разу, – ответил он.

И добавил безапелляционным тоном:

– Это было не в ее духе.

Нацистский офицер коротко кивнул в ответ. Невозможно было догадаться, что он при этом думал. Этот парень мог потерять мать сегодня утром, и взгляд его оставался бы таким же непроницаемым над челюстью-наковальней.

– Знаете ли вы, как она проводила свои дни?

– Нет. Спросите лучше у мужа.

Бивен наклонился вперед и оперся о стол, вызвав скрип и кожи, и дерева. Никогда еще лакированная столешница не казалась Симону такой маленькой.

– Но она же должна была рассказывать вам о своих повседневных делах?

Симон раздавил сигарету и встал открыть окно. Выветрить запах табака. А еще лучше – вместе с царившим в комнате напряжением.

– Мне не хотелось бы чернить ушедшего человека, – произнес он якобы в затруднении, – но Маргарет вела праздную и пустую жизнь супруги состоятельного человека.