Обед у людоеда - стр. 10
– Нет, – не успокаивался «папенька», – просто сними либо колготы, либо жакет, а то ты похожа на попугая.
– Теперь так носят, – буркнула Аня, набивая рот жирной сырковой массой.
– Ага, – хмыкнул муж, оглядывая прикид жены.
В тот день мадам Ремешкова нарядилась в ядовито-лазурное платье с розовым кантом и оранжевый пиджак, на лацкане которого белела искусственная орхидея.
– Не нравится? – ухмыльнулась Аня.
– Нет, – отрезал супруг, – выглядит отвратительно, и потом, с твоей фигурой просто нельзя носить ничего подобного. Пойми, женщины скрывают недостатки, а ты их выпячиваешь.
– У меня нет недостатков, – хихикнула Аня и навалила себе гору из яичницы с беконом и жареным луком.
– Ладно, – вздохнул художник, – пойду работать.
Легким, неслышным шагом он вышел в коридор. Ирина проводила скептическим взглядом его худую, слегка сутулую фигуру и по-детски бестактно спросила:
– Мам, а за каким чертом ты с ним живешь, ну какая от него, козла, польза?
Через четыре дня я доложила Cене, что задание выполнено. Собственно говоря, поймать Бориса Львовича оказалось проще простого, как конфетку у малыша отнять.
Утром Ирина уехала в школу, Аня отправилась инспектировать свои торговые точки. Я же подошла к художнику, потупив глазки, и заныла:
– Борис Львович, очень вас прошу…
Живописец оторвался от мольберта, отложил перемазанную серой краской кисть и спросил:
– Что случилось, голубушка?
– Да сын руку сломал, надо везти в больницу. Отпустите меня, пожалуйста. Обед готов, ужин тоже, а к семи я вернусь.
– Конечно, душечка, – воскликнул хозяин, – что за вопрос, естественно, езжайте! Ребенок прежде всего. Зачем вам вечером возвращаться, я предупрежу Аню.
– Пожалуйста, – тихо произнесла я, – не говорите Анне Николаевне ни слова, она у меня из зарплаты вычтет, а деньги знаете как нужны! Ну, пожалуйста, хозяйка не узнает, умоляю вас.
Борис Львович замахал руками:
– Только не плачьте. Конечно, бегите скорей, я буду нем, как могила.
– Вот только пол на кухне вымою, – пообещала я и понеслась по коридору.
Через пару минут на базе заморгала зеленая лампочка, и я поняла, что птичка попалась в западню. Художник явно звонил своей даме сердца, чтобы сообщить об удачно складывающихся обстоятельствах.
Спустя четверть часа я крикнула:
– Борис Львович, меня уже нет!..
– Давайте, душенька, – отозвался художник, – только помните, что Анюта в восемь явится.
Я демонстративно громко хлопнула дверью, вышла на лестничную клетку, но вместо того, чтобы спуститься на первый этаж, поднялась на один пролет и устроилась на подоконнике.
Время шло, наконец с шумом приехал лифт, раздалось бодрое цоканье каблуков, потом послышалась трель звонка, и приятный девичий голосок спросил: