О таком не говорят - стр. 20
Она вошла в парк Сант-Стивенс-Грин, и новая книга коллективным потоком сознания потекла к строгому бюсту Джойса. Парк был таким влажным, что представлялся плещущейся глубиной, куда можно было нырнуть и вынырнуть на другой стороне. Она сделала снимок, с каплями дождя на линзе, и выложила в портал. А потом, потому что причуды по-прежнему свойственны человеку, она наклонилась к уху статуи и легонько причмокнула губами, словно пустила ветры.
В ту ночь, в гостиничном номере, они с мужем забрались в постель по разные стороны кровати, и внезапно их брак обрушился в зазеркалье: лицо мужа вдруг сделалось слишком большим, их губы стали чужими, и, когда муж попытался поднять правую руку, чтобы к ней прикоснуться, он поднял левую. «Нет, – воскликнул он через минуту. – Так не надо! Мне нужна правая, правая, правая!»
В археологическом музее они вышли из зала с воздушным чеканным золотом и вошли в продубленный сумрак зала с болотными мумиями. На информационной табличке было написано, что у одной из мумий срезаны соски, поскольку в древней Ирландии соски короля считались священными, и подданные сосали их на церемониях в знак покорности и подчинения. Маленький мальчик стоял перед витриной и плакал, его старшие братья смеялись. Указательный палец болотной мумии был приподнят, словно она собиралась отправить пост в Сеть. Темно-коричневый торс без сосков корчился в темноте; ему уже никогда не стать королем чего бы то ни было, разве что королем плачущего малыша.
«И что вы скажете вот на ЭТО?» – спросила женщина в Новой Зеландии, показав ей вырезку из «Дейли телеграф», явно заветную и бережно хранимую. Там было написано, что один из восьми современных молодых людей ни разу в жизни не видел корову.
На острове Скай они с мужем ели норвежских омаров в ресторане с видом на серый скальный хребет с маяком на самом кончике мыса и смеялись над толпами туристов, которые так упорно стремятся увидеть маяк, где бы ни оказались. «Они везде одинаковые, – прошептал муж. – Маяк, он и в Африке маяк». Но позже, когда она взяла выходной на портале, чтобы посвятить вечер чтению Вирджинии Вулф, она поняла, что это, наверное, он и есть: тот маяк, к которому семейство из книги плывет на последней странице. Точно ли на последней странице? Или книга заканчивается на том, как они с мужем ломают красные панцири милых морских созданий, ничем не отличающихся друг от друга, и смеются над теми, кто движется непрестанной упорной волной на маяк?
«Ваше внимание священно», – сказала она студентам. Телефон непрестанно гудел у нее в заднем кармане, потому что сегодня утром ее давняя шутка об одном флоридском политике, который «чуть не скончался во время предвыборной операции по удалению совести», вновь привлекла к себе пристальное внимание. «Это душа растрачивает себя в мире», – продолжала она. Потом на секунду закрыла глаза и увидела что-то другое, и рассказала студентам об удаленном монастыре, который она посетила в прошлом году. Он выходил окнами на поля свежей лаванды, и гладкие молочно-белые слизни сползались к нему, как пилигримы, сквозь струи дождя, и внутри была комната, глубоко под землей, где каждый вечер собирались монахи, чтобы в тишине читать Священное Писание. Они садились в кружок в этом прохладном подвале, склонялись друг к другу тонзурами и читали. Пол был чуть скошен и, казалось, стекал в один призматический белый угол, вонзавшийся в мир идеальным кристальным копьем; он не должен был быть таким плотным и твердым, но все-таки был, в этом месте, где люди безмолвно читали священные тексты.