О смерти и о любви - стр. 2
–Милая, ты торопишься? Составь мне компанию на сигаретку? Девочка ничего не ответила, они сели и закурили. Сидели молча. Девочка докурила первая, встала со скамьи чтобы выкинуть хабарик в урну и в этот момент женщина заговорила.
–Знаешь, а я никогда его не любила. Нее-т (звучало очень пьяно), я конечно думала, что любила, точнее я врала себе, все эти 25 лет, что мы прожили вместе, я врала себе, что люблю этого прекрасного человека. Ты только не подумай ничего, мы приличные, я вон Вертинского весь день слушала, рыдала:" Пей, моя девочка, пей моя милая, это плохое вино. Оба мы нищие, оба унылые – счастия нам не дано. Нас обманули, нас ложью опутали, нас заставляли любить…"
И она завыла, завыла волчьим воем, захлебываясь в собственных слюнях.
Юная особа всё ещё стояла у урны.
Дама наклонила голову к коленям и невнятно продолжила говорить, задыхаясь от слез.
-Вертинский он прекрасный, да и муж мой чудесный – интеллигент, порядочный, аж противно, ещё и добрый. Но не люблю я его, и эта ёлка тут ни при чем, он припер ее из этого вот леса, на который мы с тобой смотрим каждый день через окно. Ты же над нами живёшь? Да, я видела тебя, ты хорошенькая, лицо у тебя правда злое, но твоя душа, она такая светлая, такая чистая. Милая, ты уж прости меня, что я вот так тебе, тут говорю это всё. Не могу я больше. И уйти от него я не могу. Пять раз мы ходили, и пять раз нам отказали. Может на коленях пойти. Ну что вот мне делать?
Она замолчала. Девочка села рядом, женщина взяла ее за руку и начала целовать её руку.
–Мы встретились случайно, на танцах, мне было около тридцати, у меня уже был ребёнок и муж, я туда пришла с моими школьными подругами, десять лет не виделись.
Он будто влетел в помещение, как
лань, ей богу, а я лишь бросила на него взгляд. И это было так странно, я почувствовала что-то абсолютно иное.
Женщина закурила. -Это слишком комично, правда, ну вот ты веришь в любовь с первого взгляда? Ха-ха-ха. Нет, ты послушай, – я почувствовала спокойствие, такое, вот помнишь, как в детстве, когда мама задерживалась, а позвонить ей было невозможно, телефонов то не было, и мы так волновались, что, вот я, например, иногда даже плакала, я рыдала в голос, от того что мама потерялась, где моя мама, думала я. А потом мама приходила, мы грели чай, я забиралась к ней на колени и утыкалась носом в шею. И все было хорошо и становилось очень спокойно, безграничное какое-то спокойствие.
Так вот умножь это спокойствие на пять. Он вошёл, и я ощутила себя в утробе у матери, будто сам Бог меня туда поместил и убаюкивал, качал на самых нежных облаках. Энергия, понимаешь. Нет, мне не захотелось ему отдаться в туалете, ничего такого. Господи, почему я вообще сказала про этот туалет. Это же даже не любовь, не эта человеческая любовь – это чудо какое-то. Спокойствие. Это так приятно. И уверенность. Это вообще странно, ну как-то так, необычно, это не то, о чем пишут в книгах: ее там тянуло куда-то, они писали письма друг другу. Нет! Спокойствие. Нега, я ощутила негу, возвращение домой. Как-будто кто-то стукнул меня по голове в тот момент и сказал: "ТЫ НЕ ОДИН". И все, вот, нашлось. А глаза – это была какая-то смесь всех глаз моих любимых людей.