О Понимании - стр. 34

, и эта идея так же не может быть предупреждена никакою третьею или четвертою идеею, как сама не может предупредить первую. Следовательно, это есть идея строго определенная как по своему содержанию, которым может быть только природа познаваемого, так и по своему положению относительно всех других идей (следует за идеей бытия и предшествует всем другим идеям).

Когда окончилось образование в разуме второй идеи, в нем пробуждается новое стремление – познать свойства (атрибуты) существующего. Причина этого стремления лежит также в пробудившемся к жизни центре схем понимания, но не во второй, уже образованной идее. Это стремление побуждает человека снова обратиться к внешнему миру и узнать свойства произведшего впечатление, путем ли простого наблюдения или путем сложных процессов мысли (напр., в тех случаях, когда свойства вещи не могут быть усмотрены непосредственно, но выводятся умозрительно из природы ее, как, напр., свойства линий и фигур в геометрии). Образуется в разуме третья идея — идея об атрибутах познаваемого, столь же строго определенная по своему содержанию и положению относительно других идей, как и идея вторая.

Тот факт, что вследствие наружного положения признаков вещей они как будто познаются одновременно с природою существующего или даже ранее ее, заставит многих усомниться в правильности высказанного взгляда относительно неизменного содержания и положения этой третьей идеи. Поэтому вопрос этот следует рассмотреть внимательнее.

Чтобы узнать, не познаются ли признаки ранее сущности, нужно взять случай, когда различные стороны познаваемого воспринимаются поодиночке и притом с некоторыми промежутками. Тот невольный вопрос, который пробудится в разуме при восприятии первого впечатления о существовании чего-то вне его, разрешит вопрос и о содержании второй и третьей идеи, и о их взаимном положении. Итак, пусть идущий в темноте по ровному месту натолкнется нечаянно на что-нибудь. В тот момент, когда он остановлен препятствием, у него есть сознание о существовании того, что остановило его. Каков будет затем первый вопрос его о нем? Неизменно вопрос о том, что это такое, но не вопрос о том, каково оно. Разум не только не спросит себя прежде всего о цвете, о тяжести, о твердости предмета, но не спросит даже и о форме, о величине и о положении остановившего его, хотя знание об этих свойствах предмета для него важнее, чем знание о том, что именно за предмет это. Так же спутник, идущий вслед за первым, при виде невольной остановки товарища (т. е. сознав о существовании остановившего его), повинуясь бессознательно природе своего разума, неизменно спросит его: «что это такое?», но не «каково оно?» При виде разбросанного и растащенного имущества или истребленных запасов хлеба первый невольный вопрос – «кто здесь был?» и «кто истребил запас?», хотя вопрос о том, как велика случившаяся потрата имущества, есть единственно интересный вопрос для потерпевшего, вопрос же о том, кто именно причинил потерю, второстепенен. Так же при встрече с каким-нибудь неожиданным фактом или необыкновенным явлением, моментально сообщающим сознанию о