О.Л. Книппер – М.П. Чехова. Переписка. Том 1: 1899–1927 - стр. 33

Третьего дня приходила Надежда Ивановна, плакала у меня, она недовольна своей новой невесткой[181], Л.В. тоже недоволен, они не могут простить ей ее еврейства. Я еще у них не была.

Вот как получу от тебя письмо после венчания, успокоюсь и буду ходить в гости. На днях с Елпат[ьевским] и Купр[иным][182] собираюсь пешедралом в горы, думаю также проехать к Дроздовой в Бахчисарай, пописать там. Ну, будь здорова, моя новая сестрица, целую тебя очень крепко и надеюсь, что ты будешь для меня тем же, чем была. Твоя Маша

>Год по содержанию.

Ты, Машка, злая! Почему от тебя нет ни строки, ни одного словечка тепленького? Мне это как-то странно и по правде сказать, и обидно и грустно. Не совсем тебя понимаю. Жду и буду ждать каждый день весточки от тебя. Подумай хорошенько и напиши.

Вот уже второй день что мы здесь в санатории, в «исправительной колонии», как говорит Антон. Он сидит сейчас против меня и тянет кумыс и занят корректурой. Прибыли мы сюда после адских мучений. Из Пьяного Бора попали на скверный пароход, очень маленький и набитый пассажирами. В рубке (с наперсток) сидела масса некрасивых дев и все отчаянно вязали крючками, точно обет дали, и отчаянно говорили на «о». Со мной в каюте были две девы из Елабуги, одна, учительница в Пьяном Бору, много мне рассказывала про этот дивный уголок, т. е. про эту дыру. Кстати, вместо подражание она говорит подражение – вообще оригинальный говор. Давала мне читать стихи жены земского начальника в Пьяном Бору, кот. с тоски сделалась поэтессой – можешь себе представить эту прелесть: много страданий, но очень мало поэзии. Ехали еще две учительницы, одна из Москвы, другая из Перми, и узнали Антона, а мне вдруг говорит, что я очень похожа на артистку Книппер. Я так и покатилась со смеху. У нее, кстати, Машенька, бритая борода, пушистые баки и усы вдвое длиннее моих – каково? На пароходишке на этом плюгавом вообще живо признали Антона и начали приставать к нему, а я разыгрывала унизительную роль жены знаменитости. Ты рада? По Белой славно плыли. Река симпатичная, извилистая, живописная, не такая мертвая и холодная, как Кама. Мы с Антоном здорово жарились на солнышке, но зато твоя розовая рубашечка, кот. ты шила, вся выгорела, но, кажется, довольно ровно. Вечера были очень холодные. Антона одолевал один инженер из Уфы, но везде побывавший, и начинал и кончал разговор непременно «о дамах». Говорил много, и к тому же глух. Прицеплялся и ветеринар-студент, бывший навеселе, и одна дама хромая из Благовещенска. Публика удивительно неизящная, неинтеллигентная и неинтересная.