О котах и людях: О маках и пижме. Книга 1 - стр. 2
– Почему вы решили, что это именно фир болг?
О«Флаерти сжала руки на груди:
– Вы не знаете, это Блейз, он бы никогда… Он пошел охотиться – а Лаки одна вернулась. Забилась в угол, и не выходит, скулит только… И сердце не на месте, чую я, беда с ним… Пожалуйста… – голос у нее упал. – Я не знаю, как вас убедить, что вам предложить, но – пожалуйста… – она шмыгнула носом.
Господин Гаттамелата поставил на столик чашку и повертел ее в пальцах. Сначала налево. Потом направо. О’Флаерти щелкала застежкой кошелька у пояса – клак! клак! клак! – и звук неприятно накладывался на тиканье часов, не попадая в такт.
Наконец, Гаттамелата медленно поднял на О’Флаерти взгляд, тяжелый и холодный, как свинцовый брус.
– Вы действительно любите своего брата, – медленно произнес он.
– Да, – судорожно кивнула О’Флаерти.
– На что вы готовы, чтобы его спасти?
У О’Флаерти отлила краска от лица. Даже кончик носа побелел. Она зажмурилась. Тик. Так. Так, сказали часы.
– Что касается себя – на все, – решительно сказала О’Флаерти. – Что касается других… – она вздохнула, – только на то, что Блейз простит мне.
– Хорошо, – господин Гаттамелата отбросил салфетку и встал. – Услуга за услугу.
– Услуга за услугу, – эхом отозвалась О’Флаерти.
Гаттамелата кивнул и обернулся к Каммингсу:
– Прошу прощения, я вынужден вас покинуть.
– Ничего-ничего, – торопливо ответил Каммингс. – Я понимаю.
– Будьте добры, чернила. Красные.
[1x01] ТАЛЛО
Первое, что сделал дану, переступив порог «Кота и клубка», – вынул пробку и резким движением выплеснул чернила на мостовую.
Второе – вынул часы и замерил время. Щелкнул крышкой и обернулся к ней.
– Мое имя – Эльфин, – сказал он. – Запомните, это может оказаться важно.
Она кивнула. Эльфин. Хорошо.
– Блейз пошел охотиться… как всегда… Он обычно ходит к реке. Я думала, он пошел проверить силки… Я могу показать…
– Это неважно. Но потребуется место, где нет излишних глаз.
Они свернули в узкий проулок. Мостовая кончилась. Эльфин повертел головой и быстро очертил каблуком круг вокруг них – как в детской игре. Только не в игре.
Какой-то части Керидвен было страшно. Очень страшно, с того самого момента, когда он поднял жесткие соломенные ресницы и посмотрел. Потому что после этого не осталось никакого, никакого, никакого шанса, что Брайан прав. Что Блейз и правда… загулял. Или сломал ногу. Или заблудился. Что она все это просто придумала и что все это не происходит здесь, сейчас, на самом деле.
Какой-то ее части страшно не было. Той самой, которая взвешивала, на что она готова пойти – да, нет, не знаю, не важно. Потом. Я подумаю об этом потом. Что потребовалось фир болг от Блейза? Что потребуется этому… дану от нее?