О Боге и человеке: в вопросах и ответах - стр. 14

– О почитаемых старцах: например, старце Сампсоне, который не прославлен в лике святых. Святому можно акафист прочитать. А тут как быть? Помощь-то идет, как их нужно благодарить? Панихиду служить?

– Думаю, нужно поступать как верный сын Церкви и до общецерковного или местного прославления (есть же право у Церкви и местно святых прославлять, чтимых в пределах отдельных епархий) ограничиваться панихидами. Это будет смиренно и правильно.

Вот, например, святой Феодосий Черниговский (очень известный архиерей, несомненно, праведной жизни, который был прославлен впоследствии). Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов, тот самый, который французов гнал из Москвы и дальше, очень большую любовь имел к этому святому архиерею. У него был друг-священник, протоиерей в Чернигове. Кутузов, отправляясь в военный поход, всегда писал ему письма с передачей денежных средств, с просьбой служить панихиды при гробе владыки Феодосия. Феодосий не был прославлен, но было понятно, что это угодник Божий, что он будет заступником. Впоследствии он был прославлен.

Так же было и с Иоасафом Белгородским. Несколько столетий прошло после его смерти до канонизации. Люди не дерзали петь ему молебные пения, а пели обычные панихиды. Этого было достаточно. И Феодосий, и Иоасаф, и другие святые откликались на народную любовь и совершали милости. Поэтому надо поступать по-церковному, это – незаблудный и незазорный путь, который не даст лукавому комару нос подточить.

– Я хотел бы уточнить по поводу исповеди. Почему у других конфессий ее нет, а у нас она есть?

– В нашей исповеди смешаны несколько важных элементов, которые нужно уяснить. Отчасти в нашей исповеди есть такая монашеская практика откровения помыслов. Потому что большинство вещей, которые мы называем на исповеди, не собственно грехи, а перечисление своих страстных немощей. Например: нет молитвы, нет любви, нет терпения, унываю… Это – некие греховные состояния, более-менее общие для всех людей, причем монашески выраженные. Это – монашески выраженные вещи, которые нужно инкриминировать для мирянской жизни. Это бывает сложно. Есть функция ограждения чаши от чужих. Когда, например, в селе священник знает всех своих прихожан (паства у него состоит из ста пятидесяти человек), он может и не спрашивать их имен перед причастием. Они могут не называть свои имена. Он говорит: «Причащаются Тела и Крови раба Божия Пелагия, раб Божий Иоанн, раба Божия Марфа, раб Божий Петр». Но в городе необходимо ставить сторожа у чаши. Здесь появляется новый компонент. Все-таки нужно понимать, что впервые за всю историю мира население городов превысило население сел. Тенденция будет продолжаться. Большинство людей будет жить в городах. А раз в городах – то будет незнакомая паства, а раз незнакомая паства в храмах, значит, нужно будет ставить возле чаши исповедующего священника, который будет спрашивать: «Вы крещеный или нет? А вы когда последний раз причащались?» В нашей исповеди много функций: откровение помыслов, недопущение чужих, ну и собственно покаяние. Но нужно понимать, что в жизни покаяние, настоящее, глубокое, не бывает каждое воскресенье. Бывает покаяние при вступлении в Церковь. Могучее, как бы переворачивающее человека в мясорубке. Ты был куском телятины – вышел фаршем. Ты покаялся. Были слезы, были крики, была мука, были бессонные ночи… Не бывает так, чтобы каждое воскресенье ты так каялся. Потом у тебя будет охлаждение, падения, согрешения, возвращение и – опять мясорубка. Так будет раз, два, три, четыре раза в год. Нынешняя наша практика совмещает в себе много наслоившихся практик церковной жизни разных эпох. В каждом приходе священник имеет некий ресурс движения, что-то он может усилить, что-то уменьшить. Здесь все зависит от пастырей. Как это все пришло к нам? Когда мы стали христианами, Запад и Восток уже тысячу лет прожили в христианстве. Византия и Рим. Многие устали быть христианами, многие привыкли к христианству, многие перестали чувствовать уникальность христианства, многие состарились в христианской благодати. Подходил ислам, уже на пороге стоял, готовый отнять первенство у государственной религии. Мы получили христианство из дряхлеющих рук великой Византии. Получили его с грузом накопленных взлетов и падений. Нам нужно иметь особый талант, чтобы разобраться, что они нам дали, где великое, а где ненужное, где принципиальное, а где второстепенное. Это – большой труд. Наша церковная, историческая мысль должна напрягаться постоянно, чтобы решать нашу жизнь не с точки зрения того, что мы получили в наследство, а с точки зрения того, что нам полезно. Потому что русские усвоили себе весь груз Византии и понесли его, а все нужно нести или не все – попробуй разберись. Мы только крестились, как нам положили на плечи огромную тяжесть. А вот теперь мы сами умные, нам уже больше тысячи лет. У нас уже есть богословская школа, просвещенные пастыри, умные миряне, разные формы обучения. И мы должны смотреть, что нам нужно, что не нужно, что тяжело, а что легко, что приятно, а что неприятно, что дает плоды, а что плодов не дает. Это – соборный труд нашей Церкви.