О бихевиоризме - стр. 2

Сам Уотсон провел важные наблюдения за инстинктивным поведением и был, по сути, одним из первых современных этологов. Но также большое впечатление на него произвели новые данные о том, чему может научиться организм, и он сделал ряд довольно экстремальных заявлений о потенциале новорожденного человека. Сам он назвал их преувеличениями, но с тех пор они используются для его дискредитации. Его новая наука тоже, так сказать, родилась преждевременно. Тогда было все еще крайне мало установленных фактов о поведении – в частности, о человеческом поведении. Нехватка данных всегда является проблемой для новой науки, но для смелой программы Уотсона в такой обширной области, как человеческое поведение, это было особенно опасно. Ему требовалось куда больше материала, чем он получил, поэтому неудивительно, что многое из его утверждений выглядело чрезмерно упрощенным и наивным.

Среди имевшихся под рукой поведенческих фактов были безусловные и условные рефлексы, и Уотсон их максимально использовал. Но рефлекс предполагал тип причинности, недалеко ушедший от концепции механизма, как это представлялось в девятнадцатом веке. Работы русского физиолога Павлова, опубликованные примерно в то же время, произвели похожее впечатление, и «оно не изменилось, несмотря на модель» «стимул – реакция», возникшую в течение следующих трех или четырех десятилетий.

Естественно, Уотсон выделял наиболее воспроизводимые результаты, какие только мог найти, а большинство из них были получены на белых крысах и собаках Павлова. Похоже, Уотсон подразумевал, что поведение человека не имеет никаких отличительных черт. И чтобы подкрепить заявление о том, что психология – это наука, и подтвердить свои исследования, он заимствовал данные из анатомии и физиологии. Павлов придерживался той же линии, настаивая, что его поведенческие эксперименты – это «исследование физиологической активности коры головного мозга», хотя ни тот ни другой не могли указать ни на одно непосредственное наблюдение нервной системы, проливающее свет на поведение. Они также были вынуждены поспешно интерпретировать сложное поведение: Уотсон утверждал, что мышление – это просто субвокальная речь, а Павлов считал язык «второй сигнальной системой». Уотсону практически нечего было сказать о замыслах, целях или творческой деятельности. Он подчеркивал технологические перспективы науки о поведении, но его примеры были несовместимы с манипулятивным управлением.

С тех пор как Уотсон опубликовал свой манифест, прошло более шестидесяти лет, и за это время случилось многое. Научный анализ поведения достиг значительного прогресса, и недостатки в изложении Уотсона теперь, как мне кажется, представляют главным образом исторический интерес. Критика тем не менее не претерпела значительных изменений. Все перечисленные выше недоразумения можно найти в современных публикациях философов, теологов, социологов, историков, литераторов, психологов и многих других. Заблуждения ранней истории движения вряд ли могут служить достаточным объяснением.