Нырнуть без остатка - стр. 44

Через час кожа на руках покрывается противными морщинками. Не чувствую ни ладоней, ни ног – окна открыты, вода остыла, но от этого не легче. Мы с Лидой пока вычерпали ее, заледенели. У той губы синие, представляю, как выгляжу со стороны я.

Даже смотреть на комнату без слез невозможно: все то малое, что было, – испорчено. Пол вздулся, обои пузырятся, кеды расклеились. Хочется плакать, но не могу даже слез выдавить. Хорошо, хоть подо мной никто не живет – квартира стоит пустой уже много лет.

– Спасибо, Лид, брось ты, – выдергиваю тряпку и кидаю на пол.

У нее руки трясутся, как и мои.

– Заболеешь, иди согрейся.

– А ты?

Поднимаю на нее глаза, вижу, что синяк на лице стал уже желтым и потихоньку проходит. Она хорошенькая, когда на ней нет вызывающего макияжа и следов токсичной любви. Мнется под моим прямым взглядом, будто пытается что-то сказать.

– Я знаю, что это твои друзья его прогнали.

– Не совсем понимаю тебя.

– Я хотела сказать спасибо. Правда, – она сжимает мою руку, – я бы не сумела сама.

Не нахожу, что ответить, но в голове складывается мозаика. Оборачиваюсь, когда слышу шаги и застываю. Лида, завидев в дверном проеме Горского, сразу тушуется и убегает к себе в комнату.

Вслед за ним в дверях появляются люди в рабочей форме и с чемоданчиками – инструменты, наверное.

– Пойдем, – разбивает пространство между нами приказ.

Он подбирает рюкзак с кровати, а взглядом серых глаз будто накидывает на мою шею петлю. Потому что я не могу сопротивляться, не могу возразить, лишь смотрю на его короткостриженый затылок и бреду следом.

Горский садится в машину, я чуть замедляюсь перед капотом, и он открывает дверь изнутри.

Лишь спустя бесконечно долгое время в пути, которым мне кажутся те десять минут наедине с ним, я осмеливаюсь задать вопрос.

– К-куда мы едем?

– Ко мне.