Нравственные письма к Луцилию. С комментариями и иллюстрациями - стр. 3

Отношение к Сенеке в истории было неоднозначным. В ранней христианской традиции он пользовался уважением настолько, что даже была придумана его апокрифическая переписка с апостолом Павлом. Но были и те, кто отмечал противоречие между этическим учением и делами Сенеки. Ему ставилась в вину роскошная жизнь в Риме, его прошение во время изгнания на Корсику, вместо невозмутимого принятия судьбы, как это подобало бы мудрецу, лесть в отношении Нерона, от которого он зависел, и тому подобное. На самом деле тут нет противоречия, поскольку этическая философия для Сенеки была не сводом предписаний, а средством лечения души. Власть и богатство имеют обратную сторону – зависимость и угрозу потерять все вплоть до свободы и жизни. Сенека испытал на себе переменчивость судьбы. Она то возносит человека, то низвергает, и поэтому необходимо очень сильное средство для обретения душевного равновесия. Таким средством для него стала стоическая философия.

Это направление мысли можно понять только в контексте греческой стоической метафизики. Учение о логосе как мировом разуме стоики взяли у Гераклита Эфесского, считавшего, что первоначалом всего является огонь. Он раскрывается в становлении космоса и в мировом логосе, пронизывающем этот космос подобно тому, как человеческий ум – тело. Но в отличие от Гераклита стоики видели цель этого развития – человека, и не просто как такового, а мудреца, упорядочивающего жизнь посредством своего разума, в котором открывается мировой логос. Стоики не противопоставляли идеальное бытие материальному – в логосе сливаются духовное и телесное, божественное и земное.

Стоический идеал мудреца – невозмутимо принимать судьбу, какие бы сюрпризы она ни преподнесла. С одной стороны, стоики считали, что все пронизано разумом, с другой – что в мире царит слепая, неумолимая и непредсказуемая судьба, и в этом можно усмотреть противоречие. Оно разрешается в стоической теории познания. Космос пребывает в становлении, но смыслы, которые люди выражают в языке, статичны, поэтому любая высказанная словами мысль может схватывать только свершившиеся факты, а не само становление. Даже если я рассуждаю о настоящем или будущем, я все равно веду речь об этом как о череде фактов. Так, когда я говорю, что вижу неповторимый закат или что ожидаю увидеть его, то все равно указываю на смысл факта регулярного захода солнца. Само же становление, переживаемое как неповторимое, я не могу выразить словами. Мировой разум раскрывается в становлении, но оно может быть осмыслено человеком лишь как череда фактов. Следовательно, само оно остается непостижимым для понимания и воспринимается как слепая и непредсказуемая судьба, но если это становление завершилось и осознается как факт, то тогда вполне можно его осмыслить и увидеть разумность всего происходящего.