Новые приключения искателей сокровищ - стр. 22

На рождественских каникулах мы устроили благотворительный базар и разыграли в лотерею самого красивого козла на свете, а деньги отдали бедному и нуждающемуся рабочему.

Наконец, мы поняли, что пришла пора придумать что-нибудь новенькое. Денег у нас было столько, сколько нам выделяли богатый дядюшка и наш отец, тоже разбогатевший (по крайней мере, теперь он стал куда богаче, чем раньше). Мы вели себя настолько послушно, насколько можно себя вести, не превращаясь в размазню – надеюсь, никто, называющий себя Бэстейблом, никогда не опустится до того, чтобы сделаться размазнёй.

И вот Освальд, так часто возглавлявший опасные приключения, погрузился в глубокие раздумья. Он понял: нужно что-то предпринять, ведь хотя у нас остался козел, которого отказался забрать счастливец, выигравший его на благотворительном базаре, почему-то с козлом не получалось придумать ничего интересного, а кроме него ничего больше не подворачивалось. Дора командовала чаще прежнего, Элис слишком усердно пыталась научиться вязать, Дикки скучал, Освальд скучал, Ноэль писал чересчур много стихов (такая писучесть может подорвать здоровье любого поэта, даже самого юного), а Эйч-Оу просто путался под ногами. Когда Эйч-Оу не знает, чем заняться, он стучит ботинками гораздо громче, и из-за этого влетает остальным, ведь вряд ли какой-нибудь взрослый может отличить стук его ботинок от стука других.

Освальд решил созвать совет. Даже если совет ничего не придумает, он все-таки отвлечет Элис от вязания, а Ноэля от поэтических упражнений. От стихов все равно никакой пользы, Ноэль от них только глупеет.

Освальд пошел в нашу комнату, которая называется «общей», как в колледжах, и совсем не похожа на нашу комнату в ту пору, когда мы были бедными, но честными. Это веселая комната с большим столом и длинным диваном, отлично подходящим для игр, а на полу лежит толстый ковер, приглушающий стук ботинок Эйч-Оу.

Элис, сидя у камина, вязала носки отцу, но я уверен, что у папы ноги совсем не такие. У него высокий и красиво очерченный подъем, как у Освальда. Ноэль, конечно же, писал стихи.

Тут он застрял и сказал:

– Правильнее было бы написать «любимая сестра», но это было бы нелюбезно по отношению к Доре.

– Спасибо, – отозвалась Дора. – Можешь не быть со мной любезным, если тебе это так трудно.

– Перестань, Дора! – проворчал Дикки. – Ноэль ничего такого не имел в виду.

– Он никогда ничего не имеет в виду, – сказал Эйч-Оу. – И его стихи тож ни о чём.

– И его стихи