Новая жизнь Нефертити - стр. 7
Стоя за высоким круглым столиком и глядя на россыпь крошек безе на тарелке, оставшихся от громадной меренги, я думала о Финне. Он назначил мне свидание. Утром, в Лувре, в Египетском зале под аркой. Звучало весьма конкретно, разве что утро – понятие растяжимое: у кого-то оно начинается с соловьями, у кого-то в двенадцать – время потягушек, как в «Завтраке у Тиффани». Как неудобно, что его менеджер на то же утро назначает собеседование...
Эго царапнуло, что Финн допустил, будто я буду дежурить под аркой, как фанатка у подъезда. Впрочем, в его взгляде ничего подобного не читалось.
Я вытерла пальцы влажной салфеткой и пошла бродить по Парижу. Внезапно одна, внезапно свободна от необходимости улыбаться. Сейчас можно было просто молчать. Никуда не торопиться, глазеть на вычурную лепку дворцов, на окна и балкончики, на пропитанные временем стены, красные маркизы кафе, стрельчатые окна соборов, облепившие ступени пёстрыми пятнышками футболок туристов всех цветов кожи.
Можно было размахивать сумкой, гадать, выведет ли меня выбранная улица к Нотр-Даму. Заходить в магазинчики. Ловить взгляды. Чувствовать себя красивой. Мне это нравилось. Одна встреча оказалась ужасной, другая... По моим рукам поползли от предвкушения мурашки.
Хэй, Париж, а, может, всё не так плохо?
* * *
Фраза «отель в Париже» вызывает в воображении роскошь, зеркала, мрамор, нарядные мундиры швейцаров с гвоздикой в петлице, но не скрипучую лестницу с некогда красной ковровой дорожкой, винтом взбирающуюся под крышу.
Мой номер у метро Вольтер представлял из себя узкую комнату с высоким потолком и вытянутым оконцем, выходящим на подворотни и голубей. Полки а ля стеллаж, утлый холодильник и встроенный умывальник прямо в стене у кровати, – видимо, чтобы далеко не ходить. Один туалет, душ на шесть комнат и выпрошенный у консьержа чайник. Гордо, просто, сердито, но без клопов.
Улица была заполнена пыльными магазинами одежды, повергшими меня по приезду в шок. «А где же французский шик? Витрины? Бутики?!» – спрашивала себя я. На самом деле, всё было, но не здесь.
Воздух Парижа в этом квартале пропах старым картоном, горячим камнем и плевками смуглокожих пешеходов. Утром я была в шоке, сейчас трущобы стали прекрасными!
У меня будет свидание! Я вдруг почувствовала силу и движение откуда-то из груди в мир, как вдохновение! Перегнулась через окно, пропела: «Мир, принимай меня, я твоя!» в густые сумерки и рассмеялась, пугая голубей!
Потом включила телевизор, по привычке заглушая одиночество чужими голосами с экрана. В теленовостях что-то говорили о мумиях. Проклятый французский! Ничего не понятно! Я увидела большой бетонный саркофаг, полицейских и обеспокоенные глаза репортёра. поняла слово "russe", то есть русская. Озадачилась на мгновение, и забыла.