Новая история стран Азии и Африки. XVI–XIX века. Часть 1 - стр. 32

Во всем этом очень много правды. Но это – не вся правда. Так ли уж свободен и самостоятелен был человек Запада в XVI–XVII вв., в эпоху полного его подчинения церкви, сеньору, монаху? Да, конечно, у дворянства были «личные права и привилегии», но никакому особому социальному «динамизму» они не способствовали, ибо понимались именно как право не работать, не заниматься «презренным» сельским или ремесленным трудом, каковой оставался печальной «привилегией» бесправного большинства, никаким стимулом, кроме страха умереть с голоду или, в лучшем случае, бескорыстного побуждения к творчеству, к данному труду не поощряемого. Что же касается наиболее просвещенной части дворянства и других слоев общества, которые иногда и в средние века вспоминали о естественных для человека разуме, правах и свободе, то они даже в XVI–XVII вв. обычно терпели поражение в борьбе с господством духовенства, незыблемой феодальной иерархией и властью короля, а также – религиозным фанатизмом невежественной черни, заменявшим в те времена общественное мнение. Пытки, казни, суды и костры инквизиции тогда определяли лицо Европы, за исключением, может быть, Голландии и Англии, превратившихся в XVI–XVII вв. в оплоты протестантизма, протестантской этики и постепенно внедрявшихся в местное общество экономических и, в меньшей степени, прочих свобод. Но не стоит забывать о том, что и у протестантов в то время суды, костры и расправы с инакомыслящими были обычным делом и вытекали из органично присущего человеку Запада той эпохи религиозного сознания и мышления религиозными категориями.

Иными словами, объяснять отставание Востока и уход Запада «в отрыв» каким-то особым «динамизмом», самостоятельностью и индивидуализмом человека Запада, вплоть до XVIII в. весьма зависимого от церкви, местной общины (сельской или городской), власти монарха, своего положения в структуре феодального общества и определяемой всем этим собственной ментальности не представляется верным. Это скорее следствие неоправданной «модернизации» исторической реальности, перенесение на ситуацию XVI–XVIII вв. того, что было свойственно Европе в лучшем случае к концу XIX в., а то и к середине ХХ в., т. е. того, что не было фактором эволюции XVI–XIX вв., а само явилось результатом, итогом этой эволюции.

Вообще, очевидно, неправильно было бы объяснять отставание Востока от Запада (и как постепенный процесс XVI–XIX вв., и как явление наших дней) каким-то одним фактором, пусть и столь важным, как качество той или иной цивилизации, того или иного общества, того или иного культурно-исторического типа человека. Вернее было бы столь глобальное явление объяснить суммой всех этих и иных факторов, даже их синтезом, давшим новое качество.