Носорог для Папы Римского - стр. 28
Эвальд дал ему знак забрасывать сеть. Он и забросил, но неудачно, и сразу же почувствовал, как их потянуло. Эвальд перебрался на правый борт, лодка кренилась, и, пока он вытягивал улов, им с Эвальдом пришлось балансировать, чтобы она держалась ровно. Он нагнулся, с усилием поднял сети, и вот уже на дне лодки плещется живое серебро – сельдь да килька. Но не много – с четверть бочки. Эвальд нахмурился, а Плётц подумал, что если бы мгновением раньше сети вырвались у него из рук, лодка непременно перевернулась бы и Эвальд упал в воду: непростое это дело – выровнять лодку.
Они поплыли дальше вдоль берега. Туман сгущался. Снова забросили и снова вытащили сети. Утренний воздух был сырым, липучим, и оба вспотели. Еще три недели – и лодку надо вытаскивать на берег, укрывать на зиму. Крепкие, скользкие селедки плес-кались у щиколоток Плётца, пока он налегал на весла, одолевая следующую сотню ярдов. Должно быть, они сейчас плыли мимо Козерова – берег по-прежнему укутывала густая пелена. Сети в воду, сети из воды – Плётц вошел в ритм. Прошел час-другой, туман начал рассеиваться. Мимо них проплыла доска, Брюггеман не обратил на нее внимания, отсортировывая селедку от кильки. Прилив был слабым, почти неощутимым: рыбаки не заметили, как подошли к берегу. Плётц выкинул за борт плотвичку, повыдергивал из сетей водоросли, потом встал на корме – помочиться. Мертвую тишину нарушал лишь плеск его струи. Мимо проплыла еще одна доска, потом еще и еще, и вскорости кругом были одни доски. Э, да это не доски, а балки плывут… Можно подумать, смыло целый склад дров. Плётц тупо смотрел на все это, потом нахмурился. Брюггеман был занят рыбой и поднял голову, лишь когда о борт лодки ударилось первое бревно. Оба глянули вверх: над ними нависала какая-то темная громадина.
Лодка дрейфовала под выступом мыса, а на всем Узедоме был только один мыс. Они оказались возле Винеты.
Плётц знал это место – глиняный обрыв, укрепленный грубыми, массивными балками, а над ними, наверху, задняя стена церкви. Но привычная картина изменилась: подпорки исчезли, нижняя часть обрыва тоже куда-то делась, а то, что от него осталось, нависало над водой, будто парило. Они посмотрели наверх, и сквозь туман, где-то в сотне футов над водой, увидели черную дыру. Казалось, дыра тоже смотрит на них. То, что осталось от церкви, замерло на краю обрыва, застыло в падении. Они смотрели в разверстую каменную пасть, словно бы намеревавшуюся их проглотить, – смотрели прямо в церковный неф.
Новость распространилась быстро, и к вечеру почти все население острова явилось поглядеть на разрушения. «Похоже на наковальню», – подумал Ронсдорф. «Напоминает нос корабля», – решил Хаазе. Островитяне столпились на берегу возле Козерова и оттуда взирали на новые очертания утеса. Половину церкви словно кто-то откусил. «Похоже на лодочную станцию в Штеттине», – мелькнула мысль у Маттиаса Ризенкампфа. Похоже на преломленный хлеб – так показалось Отто Отту. Вернер Дункель принес с собой киркомотыгу, а Петер Готтфройнд – целых три лопаты. Время от времени, стоя на безопасном расстоянии в несколько сотен шагов, они видели, как с разбитой башни или откуда-то изнутри выкатываются камни – церковь будто плевалась ими в море. Что же до монахов, то о них не было ни слуху ни духу.