Номенклатор. Книга первая - стр. 81
– Не хочет Публий открывать своей тяги к театральному искусству. – Вот так рассудил Кезон. – Не предстало римлянину испытывать восторг при виде словесных поединков. Ему ближе цирк, с его гладиаторскими боями.
А вот Этоʹт не стал про себя скрывать того, что он решил надумать по следам этого эмоционального всплеска Публия.
– У тебя, Публий, может возникают вопросы удивления насчёт того, что мне в лицо знакомы не только люди знаменитые и значимые для многих жителей Города, но и люди самого простого качества, такие как мим Генезий. То в этом нет ничего загадочного и удивительного, и тут всё проще простого. Такие знания мне дались, благодаря моему прежнему образу жизни у своего прежнего хозяина. Где сутки напролёт я находился в тени людских взглядов, с той недоступной для них глубинной стороны, с которой они открыты со всех сторон для постороннего взгляда и слуха, где они ведут себя такими какие они есть, а именно под помостом, на котором шли торги живым товаром. Вот туда меня поместил мой хозяин как бы в назидание всем – ниже него только мертвецы находятся на этой земле. – На этом месте Этоʹт, видимо вспомнив своего бывшего хозяина, усмехнулся, и озвучил то, что вызвало у него эту усмешку. – А там, под помостом, между прочим, прохладно и не так суетно, как наверху. И при этом отлично слышно и видно, что делается рядом и вокруг.
Этоʹт замолчал, и как понимается по его сконцентрировавшемуся на чём-то виду, то не для того, чтобы перевести дыхание, а он настраивал себя к тому и на то, чтобы и сейчас увидеть, и услышать то, чему он был в своё прошлое время свидетелем. А как только он настроился быть до близости к очевидности красноречивым рассказчиком и вновь оказаться на том своём прежнем месте, под помостом, куда он фигурально уже влез головой наполовину, то он, сделав напротив Публия остановку, зафиксировал на нём взгляд внимательности к каждому движению его сердца, и задушевно, тихим голосом прихватил его сознание вместе с собой под помост в тот момент времени, когда он стал свидетелем одного таинственного разговора.
– Рынок, это такое место, – голосом, а скорей его тембром, проникающим во все сферы разумения Публия, заговорил Этоʹт, – куда со всех концов Города сходятся не только многие из дорог и люди всех видов родов по ним, а сюда сходятся все имеющиеся в людских головах разумения, замыслы, умонастроения и причины именно вот так и так мыслить, быть мыслящим человеком или просто человеком, если ещё есть время и для этого разумные мысли.
– И вот я, пребывая обычным порядком на своём месте, под помостом, совершенно не подозревая и не желая догадываться, что мне нынешней день принесёт, кроме разве что, – здесь Этоʹт невольно схватился за свой выпирающий живот и приподнял его чуть к верху, – я посчитал нужным и необходимым для себя предугадать желание мангона насчёт нашего сегодняшнего, честно сказать, скудного кормления, – опять этот кусок мяса, будет нам скармливать сгнившие бобы и чечевицу, – только было принюхался к своим, так и распирающим мои внутренности и их потребности мысли, и собрался было заслуженно высказать претензию мангону, – что б тебя так кормили в том месте, которое ты посчитаешь своим домом, – как в этот момент все эти мои справедливые мысли перебивает шум сандалий, подошедших буквально рядом к моему место положению.