Номенклатор. Книга первая - стр. 59
«Птенчик, радость моей подруги милой,
С кем играет она, на лоне держит,
Кончик пальца дает, когда попросит,
Побуждая его клевать смелее,
В час, когда красоте моей желанной
С чем-нибудь дорогим развлечься надо,
Чтоб немножко тоску свою рассеять,
А вернее – свой пыл унять тяжелый, —
Если б так же я мог, с тобой играя,
Удрученной души смирить тревогу!».
И Апетития, явно тоже питая большую благосклонность к поэтическому самовыражению, была сражена Аверьяном и его поэтическим даром, пустив радостные нюни в осознании того, какое счастье на её судьбу выпало – находиться в такой близи со столь талантливым человеком, как Аверьян. А Аверьян сразу смекнул по виду Апетитии её готовность быть ему во всём послушной, слушающей со всем вниманием и не перечащей нисколько матроной, что в нынешнее, о времена, о нравы время, чуть ли невозможно встретить, и это самое обычное явление семейной жизни, и он тут же добавил в топку её разгоревшегося сердечного огня ещё поэтизма Гая Валерия Катулла в собственной редакции и интонации исполнения. Так что все права на вот такое его исполнение не под своим авторством первоисточника, вполне могут быть признаны за ним, если, конечно, дело дойдёт до судебных разбирательств.
Так Гай Валерий Катулл, в какой-то момент вдруг услышит какой невероятный успех имеет Аверьян Сентилий при исполнении его поэтизма, стихов, – Аверьян ты лучший рифмоплёт и исполнитель, и тебе в подмётки не годятся все остальные гиганты поэзии, в том числе и Гай Валерий Катулл, просто нищий духом мысли и без гармонии в душе поэт в сравнении с тобой, – и как и всякий большой ревнитель своего искусства, за которое он двумя руками и зубами держится и не даёт никому другому кроме себя к нему присоединится или хотя бы взять на себя услуги по продвижению в массы его поэтического слова, начинает темнеть и грубеть своим обзавидовавшимся лицом, ставшим таким в результате встречи с даром рассказчика Аверьяна Сентилия, вложившего в его голову его же стихи с таких невероятным для него впечатлением и убеждением, что это стихи не его, а Аверьяна, самого талантливейшего из поэтов своего времени.
И, естественно, Гай Валерий Катулл такого кощунства стерпеть не сможет, и подаёт на Аверьяна Сентилия в суд высшей инстанции для начала (а там можно и до Цезаря дойти). – Подвергнуто сомнению священное право собственности римского гражданина, право на авторское волеизъявление, которое эта паскуда, Аверьян Сентилий, подвергает иносказательной насмешке и сомнению в собственной интерпретации. Я, мол, всяко лучше озвучиваю всё то, что надумалось выразить Гаю Валерию Катуллу, честно сказать, не слишком вслух выразительному и косноязычному гражданину. И поэтому считаю себя в полном праве выражаться за Гая Валерия Катуллу, сами видите, человека малопонятного, не внятного и трудно выразительного вслух.