Ночной воздух - стр. 3

С самого детства я очень любил книги, любил не только читать их, но и собирать. Мне было приятно смотреть на книжную полку и думать о том, что я всё это прочитал, а потом это будет читать кто-то другой, близкий мне человек, а после прочтения обязательно положит книгу на место, чтобы потом её прочёл кто-то другой, и так по кругу, пока мне не надоест. Кажется, с самого детства я хотел быть библиотекарем, вот так вот. Хоть у моей семьи и имелась довольно обширная библиотека, всем книгам там было не больше тридцати лет, что всё-таки не возраст, а собирать только новые книги – занятие не такое уж и романтичное, так что в этом смысле в моей душе зияла средних размеров дырка.

Но здесь я нашёл более «опытных» подопечных, просто-таки ждущих, когда какой-нибудь молодой человек утащит их в своё логово. Да, я опять начинаю с книг соскакивать на девушек, кажется. Простите. Тут были вездесущие Пушкин и Маяковский, нашлось место Лермонтову, откуда-то взялись Пастернак, Борхес, Леонов, Андреев и Булгаков, я заметил Набокова. Здесь были и неизвестные авторы, и знакомые с детсва. Рай был прямо передо мной, прямо у моих ног, но вдруг кто-то громко кашлянул за моей спиной.

– Кхм, уважаемый, ногу с книжечки будьте добры убрать. – проскрежетало что-то за спиной.

– Так, Александр Сергеевич, можете подробно всё объяснить? Я всё ещё не очень-то понимаю, что происходит.

– Да, молодой человек, конечно, могу. Серёжа тебя очень напугал, как я погляжу. Ещё бы, ты наступил на собрание его сочинений, никто такому не обрадуется, правда? Но, думаю, тебя намного больше интересует, почему ты вообще увидел нас, – я слушал его не перебивая, – на этот вопрос я готов дать тебе ответ. Дело в том, что я действительно Александр Сергеевич Пушкин, в какой-то мере. Не зомби, конечно, но вопрос моего бытия вполне философский, как и бытия любого, кого ты мог встретить в этом доме. Да, нас здесь много, не только я и Есенин. Так вот, меня нельзя назвать в точности тем человеком, которым я был во времена своей жизни, я даже не дух, я – продукт ноосферы в чистом виде. Видишь ли, за свою жизнь я успел порядочно «наследить», а потомки, как знамя, подхватили всё это. Я теперь даже аэропорт! Да, я знаю, что такое аэропорт, скоро всё поймёшь. Мной был оставлен слишком сильный след в человеческой культуре, в человеческих умах, всё это не может просто так пропасть, как будто ничего не было. Когда информации, мыслей обо мне стало слишком много, этому потоку энергии нужно было куда-то деться. И вот он я, – мой собеседник отвесил мне поклон, не совсем было понятно, шутит он или нет, но реагировать мне не пришлось, потому что он сразу же продолжил. – Оказалось, что места с сильным историческим фоном способны фокусировать информацию, как лупа солнечный свет, поэтому здесь я могу становиться более-менее осмысленным. Но помимо «лупы» мне и моим «сожителям» нужно что-то, на что можно опереться в своём телесном образе, то есть я не могу материализоваться из ничего. В итоге оказалось, что человеческий мозг, в смысле нормального живого человека, отлично подходит для этого. Но не любой. Например, если какой-нибудь строитель Ахмед, гипотетический, конечно, наступил бы на томик Толстого, Лев Николаевич не смог бы ему ничего на это сказать, так как опора могла бы быть недостаточной, да и мужчина скорее всего слишком мало знал бы о писателе, не факт, что хоть что-то знал бы, – поэт заговорщически подмигнул мне. – Некоторые люди просто чувствовали «что-то странное», кто-то видел бесформенные силуэты, списывал всё на игру света или на усталость. Не до конца понятно, что именно обуславливает, способность конкретного человека увидеть кого-то из нас, но дано это далеко не всем. Я бы знал об этом больше, если бы имел возможность поговорить с теми, кто не смог меня спроецировать, но, как ты сам понимаешь, в этом случае одно противоречит друг другу. Коллегиально мы выработали теорию, что отбор происходит по наличию какого-то творческого ростка в человеке, я так это называю. Ты же занимаешься чем-то таким, да?