Ночной убийца - стр. 27
Около двух часов Шелестов и Буторин расспрашивали проводника о том, как вели себя те трое в купе, чем занимались, с кем общались, выходили ли из вагона на станциях. Несмотря на свою наблюдательность и острый взгляд человека, который проводником работает уже с десяток лет, ничего особенного в поведении этих людей Лапшин не заметил, ничего такого примечательного, что запомнилось бы. Может быть, и не особенно странно для других, но Лапшин отметил, что эти трое в вагон-ресторан не ходили. Не пили водки или вина. Обходились только чаем. На станциях выходили, в буфетах покупали продукты, чем и питались у себя в купе.
– Вообще-то это очень странно, – заметил Шелестов. – Нельзя сказать, что эти люди были бедными, ехали без денег, и они при всем при этом не ходили питаться в ресторан. А во всем остальном вели себя так, как и другие пассажиры этого вагона. Такое ощущение, что они не хотели оставлять без надзора свое купе, свои вещи. Значит, везли что-то такое важное или ценное.
Подумав, Буторин заявил:
– Надо Степану Артемьевичу тайком показать иностранных журналистов, репортеров. Может быть, он узнает в них пассажиров того купе, которые ехали вместе с Овсянниковым.
«Смотрины», как выразился Буторин, устроили на следующее же утро в особняке на Спиридоновке. Проводника поставили в коридоре, в который проходили все прибывшие на очередное заседание журналисты и репортеры. Здесь осматривали аппаратуру иностранных репортеров. Делегации участников заседания входили в здание через парадный вход. Шелестов стоял рядом, чуть прикрывая невысокого Лапшина плечом. Пресса подтягивалась в течение получаса, журналисты здоровались с коллегами, кто-то потянулся курить, другие у окна обсуждали какую-то статью в американской газете. Кажется, в «Нью-Йорк таймс».
– Вон он, – неожиданно произнес Лапшин и деликатно толкнул пальцами Шелестова в локоть. – Вон тот, который синий блокнот и карандаш держит в руке.
– Тот, из купе? – переспросил Шелестов. – А женщину видите? Внимательнее, Степан Артемьевич.
– Нет, не вижу что-то, – пробормотал железнодорожник. – А может, и не узнаю я ее. Они тут другие все. С женщинами труднее – переоденется, и не узнать.
Пока Лапшин говорил, Шелестов внимательно наблюдал за репортерами. Он понимал: если та женщина здесь, значит, она будет и дальше действовать в рамках своей легенды – изображать переводчика. Хуже, если легенда была лишь для поезда, а в Москве эта пара рассталась или вся троица тоже, и теперь каждый занялся своим делом, своим направлением. И тогда можно ее упустить. Овсянникова уже потеряли, не упустить бы и этого американца. Придется установить за ним наблюдение. Может быть, он с той женщиной поддерживает связь, и тогда удастся выйти и на нее, установить ее личность.