Ночной сторож - стр. 41

– Притормози!

– По крайней мере, ты хоть кому-то нравишься! Ты, со своими эльфийскими глазками и милой фигуркой! – воскликнула Дорис. – Неужели тебя это не радует?

Патрис почувствовала прилив горечи.

– А почему это должно меня радовать? – спросила она.

– Ты бы знала почему, если бы единственным, кому ты нравишься, был Кузнечик.

Патрис откинула голову на накрахмаленную салфетку, которая уже была слегка испачкана маслом для волос. Она выбрала место у окна, хотя, когда она вошла в вагон, несколько человек посмотрели на нее странным взглядом. Но было достаточно мест, чтобы она могла занять одно у окна. Никто не сказал бы, что ей там не место. Она на это надеялась. Патрис засуетилась со своим самодельным чемоданом и повесила пальто, разгладив его складки. Потом она села, положив руки в перчатках на колени. Ее сердце все еще колотилось. Поезд застонал, зашипел, испустил гигантский вздох. Затем двери закрылись, и пол под ее ногами наполнился энергией. Колеса застучали по рельсам, и вскоре поезд, раскачиваясь, двинулся с плавной, восхитительной, все увеличивающейся скоростью. Патрис улыбалась, глядя на дома, улицы, людей, уносящихся назад, пока поезд величаво катил вперед. Никто никогда не описывал ей, какое ощущение свободы возникает, когда едешь в поезде. Кондуктор взял у нее билет, отдал половину обратно, а другую вставил в маленькое отверстие в верхней части ее кресла. Так что теперь это место принадлежало ей. Вторую половину билета она аккуратно положила в сумочку. Затем, подумав, снова достала и незаметно сунула в маленький кармашек, пришитый к внутренней стороне лифчика, где была спрятана большая часть денег. Веки ее отяжелели. Запах пятна от масла для волос был на удивление приятным, приглушенным и пряным. Покачивание поезда было сладостным, гипнотическим, и она погрузилась в сон в море движения.

Днем они продолжали собирать картошку. Уэйд попросил своего друга Мартина помочь. Платили ему картошкой. Мартин жил с ними в эти дни, пока Роуз и Томас оформляли документы, чтобы оставить его в качестве приемного сына. Солнце уже опустилось, когда Томас отправил мальчиков умываться. Пересекая поле, он мог слышать, как ругается Ноко. Томас вошел в дом. Роуз орудовала утюгом в другой комнате. Ароматы жарящегося на сковороде мяса перебивал запах только что выглаженной ткани. На столе горела керосиновая лампа. Томас вышел в соседнюю комнату и поцеловал Роуз в шею. От нее пахло глажкой, чистым бельем. Роуз любила гладить одежду сразу после того, как снимала с веревки, еще слегка влажной. На случай, если та становилась слишком сухой, у нее на подоконнике стоял разбрызгиватель – стеклянная консервная банка с дырочками в крышке. Когда она пользовалась ею, а потом прижимала к смоченной ткани утюг, раздавалось медленное шипение и поднималось небольшое облачко ароматного пара. Когда в других домах начали подключать электричество, жена стала заводить речь о гладильной машине. Но у них электричества еще не было. Так что покупать ее не имело смысла. Тем не менее Томас купил ей электрический утюг. Она ревниво хранила его, начищая, как драгоценный трофей. Роуз держала его в спальне на комоде, где они хранили одежду. Она по-прежнему пользовалась старым утюгом, тяжелым, заостренным с одного конца овалом с ручкой, который ставился на железную раму. А еще утюг хорошо согревал зимой их постель. Но яркий клин нового стального утюга, вознесенного, как маленький божок, к потолку, отражал свет, льющийся из юго-западного окна, и вспыхивал, когда Томас ложился днем отдохнуть.