Ночная сучка - стр. 17
На деле это означало лишь большее погружение в работу, взваливание на себя ее невообразимого груза, возрастание ее объема по экспоненте, ошеломляющее, настолько ошеломляющее, как физически, так и психически (особенно психически), что даже самого ментально здорового человека могла бы свалить такая ноша. Нагрузка, которая противопоставляла амбиции биологии, карьеризм – инстинктам, которая требовала от современной матери не опускаться до уровня животных, потому что теперь мы развитое цивилизованное общество – и в чем, черт возьми, вообще проблема? Соединить то и другое. Ничего сложного.
Если задуматься обо всем этом, было бы в самом деле несправедливо называть ее ночной сучкой. Такое гендерное оскорбление не объясняет того факта, что она сотворила мальчика своим собственным телом, месяцами растила и множила в себе его клетки в ущерб себе, собственному телу, собственной сексуальной привлекательности, что не должно было иметь значения. Настоящая феминистка не заботится о таких вещах, как форма тела, стройность или привлекательность для гетеронормативных цис-мужчин, и ее это тоже не заботило, но ей было важно нравиться самой себе. У каждого человека есть представления о себе, есть видение себя, и ее восприятие никто ей не навязывал, но теперь, проводя дни в одиночестве, она чувствовала, что ей важно быть сексапильной.
Есть ли близкое по значению слово, чтобы унижать мужчин?
Если она была сучкой, был ли мальчик вонючим маленьким членоносцем, когда, глядя ей в глаза, бросил на пол корзину с игрушками, которые она только что туда сложила и сразу после того как она убрала с пола макароны? Нет.
А муж? Был ли он мудаком-задротом, когда по ночам прокачивал своего Пит-Лорда, эффективно понижая потенциал нормальной сексуальной жизни благодаря, во-первых, своему отсутствию в постели, а во-вторых, самому факту, что он играл в видеоигры? Был? Возможно.
Слово «сучка» словно заключало в кольцо, осуждающее кольцо, из которого невозможно было выбраться. Кольцо, в которое слова «мудак» или «засранец» не могли заключить мужчину. «Сучка» было плоским, острым, выносящим приговор. Она представляла себе скучающего бюрократа, который сидит в маленьком городе, в обшарпанном кабинете с оранжевым ковром на полу и мигающими флуоресцентными лампочками на потолке и с щелканьем скрепляет степлером официальные, но бесполезные документы. Сучка. Сучка. Сучка. Спасибо. Хорошего дня.
Дом молчал. Тихий и чистый. Пятна краски остались лишь в далеком воспоминании. Мальчик, лежавший рядом с ней в постели, выкупанный не один, а два раза, днем – чтобы его вымыть, вечером – чтобы расслабить, попытаться успокоить тем же способом, каким могла бы успокоиться и она, наконец прекрасно заснул. Она медленно поднялась с кровати, спустилась по лестнице в ванную. То ли болела старая царапина – осенью она поранила копчик, – то ли бирка на брюках впивалась в кожу. В неясном, но мучительном волнении она дотронулась пальцем до копчика. Нащупала опухшую горячую шишку и, посмотрев на нее в зеркало, увидела небольшой холмик.