Ночь Ватерлоо - стр. 2

Люди императора вынесли из соседней комнаты крестьянские комоды и поставили там разборное сооружение с высокими спинками. Это была знаменитая походная кровать Наполеона. Великие люди любят спать на жестких походных кроватях, собачьих подстилках и даже просто на полу, завернувшись в плащ – все это якобы должно доказывать нам, сидящим в амфитеатре, их аскетическое величие. В одиннадцать вечера Наполеон попрощался с генералами и ушел спать. Но вряд ли он спал. Я полагаю, что радость глубокого и сладкого сна ему вообще никогда не была свойственна. Это не был полноценный глубокий сон, это было пребывание напряженного и обостренного сознания в пограничной зоне между светом и тьмой. Обычно ему хватало трех часов такого неглубокого, скользящего сна, и вот он снова на ногах. Он говорил, что каждая проблема лежит у него в голове в отдельном ящичке, и он открывает ящички и решает проблемы последовательно или попеременно. В ночь с 17 на 18 июня на ферме Кайю Наполеон вряд ли имел хотя бы и три часа сна. Маленький человек лежал на своей длинной походной каркасной кровати с высокими спинками и латунными шарами, под зеленым атласным одеялом, и вслушивался в шуршание дождя о крышу. Его мозг работал неустанно. Когда в полночь на ферму приехал запоздавший камердинер Маршан (его карета опрокинулась, и понадобилось время, чтобы вытащить ее из грязи), Наполеон тут же позвал его в свою комнату, чтобы спросить, что там на улице. Маршан отвечал, что на улице проливной дождь и страшная грязь.

В эту ночь внутреннее беспокойство съедало императора. В три часа утра, когда герцог Веллингтон в кромешной тьме и под проливным дождем верхом выехал на поле, чтобы начинать расстановку войск, Наполеон, не вставая с кровати, вызвал к себе генерала Гурго (тридцать три года, высокий лоб, длинные бакенбарды до углов губ, боевой стаж десять лет, два ранения) и, лежа под зеленым одеялом, приказал генералу провести исследование почвы на предмет, выдержит ли она передвижение артиллерии. Гурго надел плащ и ушел в дождь. Полежав в темноте еще час, Наполеон вызвал к себе генерала Друо и отдал ему такое же приказание. Ответы Гурго и Друо сходились: почва размякла, пушки завязнут. Не было никаких оснований им не доверять: один был профессором фортификации, другой лучшим артиллерийским офицером Великой армии. Поэтому Наполеон остался в кровати и лежал до тех пор, пока за окном не начало светать. Это было в шестом часу утра. Тогда он встал и приступил к туалету, который представлял собой один и тот же ритуал, независимо от того, происходило дело в роскоши Тюильри или в крестьянском доме в Бельгии. Стоя раздетым до пояса, он обтер свой заплывший жиром торс холодной водой, в которой было разбавлено немного одеколона, и окунул лицо в широкую серебряную чашу, которую ему с почтительным и серьезным видом поднес Маршан. Бреясь, он смотрел в окно и видел, что тучи быстро расходятся. Но крупные дождевые капли еще ползли по окну и стучали по крыше. Было слишком рано, чтобы что-либо предпринимать, и Наполеон просто ходил туда и сюда по маленькой квадратной комнате, заложив свои короткие руки за спину, с сосредоточенным и задумчивым лицом. Движение его мысли в эти часы нам интересно было бы проследить, но человеческая мысль, как прежде и как сейчас, оказывается недоступна для наблюдения. Потом он взял ножницы и с тем же отсутствующим видом принялся стричь ногти. Скорее всего, ранним свежим утром, расхаживая от одной стены до другой, он мысленно исследовал четыре километра английской позиции. Он ощупывал линии, точным артиллерийским глазомером определял расстояния и закладывал всю эту географию в ту часть своего бодрого и мало спящего мозга, которой сегодня предстояло принимать решения. Маршал Сульт, начальник штаба, в синем мундире, с золотыми эполетами, с черной треуголкой, прижатой локтем к боку, почтительно приносил в комнату записки от генерала Груши, шедшего вслед за Блюхером; Наполеон уделял им не много внимания и не на все отвечал.