Ночь огня - стр. 25
– Ты очень упрямая, Рина…
– Я очень упрямая. Но если увидят, будет очень стыдно… Вы несете мою корзинку – как стыдно!
– Почему же стыдно, разве мы не друзья?
– Вы другой человек…
Наивные слова этой бедной девочки и почтение в ее глазах лучше, чем что бы то ни было, передали то восхищение, с которым люди квартала относились ко мне.
Я почувствовал уверенность и нахально заявил:
– Я собираюсь на прогулку в Турунчлук. Пойдешь со мной?
Она сразу отвергла мое предложение.
– Это невозможно. А если увидят, будут говорить, это очень стыдно… И еще мама… Вы знаете, моя мама…
Подмигнув, она озорно засмеялась и показала жестом, что ее выпорют.
– Ну если так, ладно… пойду один.
Мы дошли до угла улицы, не говоря друг другу ни слова.
– Здесь мы расстанемся… Я ухожу.
Рина замерла в нерешительности, как будто обдумывая что-то. Она привстала на носках, но молчала.
– Ты что-то хочешь сказать?
Понизив голос, как будто вокруг нас толпились люди, она сказала:
– Вы сейчас пойдете. Я, может быть, потом приду другой дорогой. Никто не увидит.
Невероятно! Рина принимала приглашение. А значит, скоро мы останемся наедине в одном из уголков Турунчлука, будем сидеть рука об руку и, может быть, даже…
Но на этот раз испугался я. Если нас все же случайно поймают, Рина, скорее всего, отделается парой пощечин, которыми наградит ее мама, и день-другой проведет дома взаперти. Мне же останется лишь собрать пожитки и бежать из церковного квартала.
Была и другая опасность: если наши с Риной отношения будут иметь продолжение, об этом непременно узнает Марьянти, и тогда мы с ней поссоримся. Между тем на тот момент она привлекала меня больше, чем другие шесть барышень.
Красавица Марьянти походила на мою стамбульскую возлюбленную Мелек ростом, фигурой и цветом волос. Ее толстые косы того цвета, который ныне зовется платиновым, отливали на солнце золотистым блеском и при ходьбе касались бедер. Сейчас я понимаю, что Марьянти была глуповата. Но благодаря вышеупомянутым ее чертам я был уверен, что это самая глубокая и чувствительная натура среди моих подруг. Ее значимость в моих глазах возрастала.
Мы виним молодость в том, что она склонна терять голову. Однако старость менее уважительно относится к заведенному порядку и установленным правилам. Если бы я мог вновь вернуться в церковный квартал и прожить ту жизнь еще раз, но уже с нынешним характером, я бы, как вандал, отринул Марьянти с ее точеным телом и густыми волосами, и выбрал бы Пицу, – из семи девушек самую невзрачную, с резко очерченным алым ртом, пушком над верхней губой и подвижным носом, тонкие крылья которого трепетали, словно жабры рыбки.