Но кто мы и откуда. Ненаписанный роман - стр. 75

Тут есть некоторая странность, с той запиской с киевским адресом Некрасова – она помечена 26 июля, а ведь 10 июля Некрасов с женой подали документы на выезд из СССР – о чем Гена прекрасно знал – и уже 28 июля получили разрешение.

Сейчас, подумав, я объясняю эту странность так. Гена – хотя даже пытался через некоторое знакомство содействовать отъезду – подсознательно не верил в это, не хотел верить, не хотел расставаться. Для него тогда этот замечательный человек, настоящий фронтовик из “лейтенантов”, годившийся ему в отцы, значил очень много.

И может быть, если бы Некрасов не уехал…

В августе я вырвался из Болшева – ура! “Вооружен и очень опасен” закончен и даже принят. Я наскоро покидал свои вещи в чемодан…

Он печально стоял вверху лестницы, а я – скотина – весело сбегал по ступенькам с чемоданом.

– Возможно, больше никогда не увидимся, – сказал он.

Я остановился. Что говорится в таких ситуациях? Что-нибудь банальное.

– Гена, прекрати! Не сходи с ума!

– Ты не знаешь, я тебе не говорил, у меня цирроз печени.

Я, положим, знал.

– Гена, перестань! Ничего с тобой не будет.

Верил я в то, что говорил? Удивительно, но верил. Я ни на секунду представить не мог, что его может не быть.

Был конец лета. Он тоже наконец покинул “Алексеевский равелин” – Болшево – и перебрался в Москву. Я в то время почти всегда был в Ленинграде, на “Ленфильме”. Мы редко, но встречались. В основном всё в том же ресторане Дома кино. Он вроде бы не пил, но “на люди” его, видимо, тянуло.

Как-то вижу – со своего столика, где сидел с Княжинским, – он напротив, на банкете. Застолье в связи с выходом картины “Последняя встреча”, которую снял режиссер Бунеев по сценарию Адика Агишева.

Самого Адика почему-то не было. За столом сидела его падчерица Ира, красивая девочка, моя будущая жена, о чем ни она, ни я не подозревали. А банкетом руководила ее мама, Нора Агишева, моя будущая теща, о чем она никогда не узнала. Нора очень любила Гену, да, собственно, как и все. Он сидел рядом с ней. И, увидев наши с Княжинским взгляды, поднял вверх бутылку вина и жестом показал, что к вину не притрагивается. Так ли это было на самом деле?

И надо же, какое подходящее название – “Последняя встреча”.

И всё же – не последняя. Я увидел его в мрачный день панихиды по Шукшину. И даже тогда он удержался. А ведь это было уже в первых числах октября. Значит, оставалось меньше месяца.