Но кто мы и откуда. Ненаписанный роман - стр. 52

Молодость так пропитана русской поэзией, что хватило на всю жизнь.

Как удивительно жадно в юности впитываются стихи.

В юности я просто бредил этими стихами Хлебникова… В юности… На кухне у Вальки Тура. Иногда мне даже кажется, что Хлебников идет сразу после Пушкина.

А это!

Мое поколение. Мой круг. Мои друзья. Мы всегда искали спасения у поэзии.

Нерусское лицо Блока, похожее на посмертную маску…

В тяжкий свой час, в страшный российский час, Блок воззвал:

Ровесники, не умирайте.

Г. Шпаликов, 1959 г.

Приложить ухо к прошлому, как к раковине, и услышать шум времени…

Наши сборища пятидесятых… Шестидесятых…

Мы почти не спали тогда, у нас не было дома – всё было наш дом.

Это было обычно, характерно для того времени: открытые – даже распахнутые – дома и шляющиеся по гостям, по компаниям всякие перекати-поле.

Париж, например, город, по которому хочется ходить, а нынешняя Москва – нет. Хотя в моей молодости Москва была городом для ходьбы – в первую очередь. Днем и ночью, без страха и усталости.

Так было в молодости весело ходить – никуда не опаздывая и все время торопясь – быстро, легко. И от этого внутри была радость, даже казалось – счастье.

Все забытое представляется – как снится – в виде каких-то проходных дворов, странных двухэтажных особняков, в виде бесконечных коммунальных коридоров с выходящими туда дверьми и каких-то полутемных и бешенных квартир.

Поток жизни несет и вносит людей в распахнутые двери, все входят, не зная, кого встретят. Нечто, какая-то стихия – этого Дома? – а может быть, стихия этого Времени? – захватывает их, закручивает – но они пока не знают, что оказываются вкрученными еще и в Историю.

Тогда возбуждены были не от пьянства, а от жизни. Это уже потом приходилось и возбуждать, и успокаивать себя водкой. А тогда еще пьянство было веселой и легкой подробностью жизни. Потом стало – жизнью. У многих.

Понял, почему в последнем сне о Шпаликове некто, уведший его, безвольно улыбающегося, пьянствовать, напоминал Шукшина. Дело-то во сне происходило перед входом во ВГИК, где ныне стоит скульптурная троица – Тарковский, Шукшин, Шпаликов. Тарковский, однако, в сон не попал. Хотя, думаю, он бы не отказался пойти вместе с ними.