Нищий барин - стр. 6
Открываю ящики стола и сразу натыкаюсь на кое-что интересное. В верхнем ящике обнаруживаю кремнёвый пистолет, причём такого калибра, что его и пушкой не стыдно назвать. Рядом лежат принадлежности для чистки – шомполы, порох, коробка с пулями, штук сто, не меньше. Пули круглые, большие, такие, что пробить, наверное, могут и дубовую дверь. Среди принадлежностей замечаю какой-то странный предмет, похожий на кувшинчик, который вставляется под ствол пистолета. “Скорее всего, это для отмеривания пороха”, – понимаю я. Надпись на французском на нём. Трофей, что ли? Лезу дальше. В ящике пониже нахожу две трубки, изрядно прокуренные, ножик с красивой деревянной ручкой и пару пачек табака, заботливо завернутых в вощеную бумагу. И вот ещё одно сокровище – табакерка из дерева, расписанная в греческом стиле: на крышке древнегреческие герои, будто с античного барельефа сошли. Красота да и только!
Осторожно открываю самый нижний ящик и… Бинго! Деньги! Считаю. Тридцать семь тяжелых серебряных рублей, разного фасона. Копейки посчитал с трудом – вышло три рубля пять копеек. Но это ещё не всё. Ассигнации – двадцать пять красных десяток, сорок одна синяя пятёрка, двадцать одна зелёная трёшка, тридцать четыре горчичных рубля. Всё новенькое, год выпуска – прошлый. Бумагой набралось на пятьсот пятьдесят два рубля. Много это или мало? А кто его знает. Хотя лошадь же у меня пала! Вот и проверю.
– Матрена! Подь суды! – ору своей служанке.
Блин, я стал странно говорить, да и у Ары, заметил, акцент пропал. Чудеса.
– Шо, барин? – в комнату вплыла Матрена.
– Что с конём? – строго спрашиваю у неё.
– Ох, горе какое. Не выживет, наверное. Такие убытки у нас. А как теперь карету запрягать? Одним конём? А второго дорого купить…
– Сам знаю, что дорого, – деланно ворчу под нос. – Напомни, почем мы коня брали?
– Задешево брали. Двести пятьдесят рубликов отдали всего. Сейчас, поди, дороже, – вздыхает Матрена, причмокивая.
– Сколько там у меня? – начинаю прикидывать, глядя на ассигнации.
– Они один к трем с половиной идут к серебру, не хватит там, – с грустью в глазах говорит баба.
– А ты почем знаешь, сколько у меня?
– Так не было ничего почти. Ну вы и семью Петра продали за пять сотен… Никак запамятовали? Ой, горе!
– Что-то в голове шумит, – потираю я виски. – Посплю, пожалуй. А ты молодец. Да не переживай – деньги будут ещё, – уверяю я Матрену.
– Будут, если что опять продать, – не унимается Матрена. – А так только после урожая. А кого продавать? Четыре семьи по хуторам да сорок домов в деревне осталось, – напомнила она, вздохнув.