Нина. Книга 1. Проклятый дар - стр. 26
– Да. Их застрелили у нее на глазах. Страшная картина. Такое не каждому взрослому под силу пережить.
– У нее больше нет родных?
– Нет. Она – абсолютная сирота. Соцработник общается лишь с доктором Калевом. К сожалению, в ее состоянии о программе удочерения не может быть и речи.
Йокин снова пролистал карту, как бы повторяя информацию.
– Если я не ошибаюсь, тут где-то написано, что она состояла на учете у психиатра до трагедии,– наконец, проговорил он.
– Да, верно. Но она тогда была совсем ребенком. Родители отказались отдать ее в диспансер, а позже наметились улучшения и последняя запись, позвольте, – Илона взяла карту из рук доктора.
Едва дотронувшись до мужского волосатого запястья, легкая дрожь пробежала по стройной женской спине.
– Вот здесь, – сказала Илона, ткнув тонким пальцем на строчку
– Снята с ежемесячного осмотра до первых признаков ухудшений, – прочитал Йокин.
Это была последняя запись на бланках городского психологического диспансера, далее карта болезни велась на листах психиатрической лечебницы.
Йокин снова пролистал карту и сказал:
– Ну, что ж, я готов.
Илона постучала в дверь. Внутри кабинета санитар – крупный молодой парень двадцати пяти лет – открыл дверь. Йокин вошел в кабинет.
– Доктор Йокин, будьте осторожны,– услышал он тихий голос Илоны.
Санитар вышел, дверь за ним закрылась.
Кабинет представлял собой небольшую комнату с решетчатым окном. Как и в других подобных кабинетах, здесь стояли два кресла, кушетка и небольшой столик. Окна здания выходили в парк, и густая зеленая листва огромного конского каштана, одного из нескольких, посаженных вдоль корпуса, стучала по стеклу, тревожимая ветром.
Йокин прошел вглубь светлого кабинета, сел в кресло и только потом взглянул на пациентку.
Укутанная в больничный халат, из-под которого торчала уже изрядно поношенная сорочка, девушка неподвижно сидела в кресле напротив. Коричневые волосы длиной до лопаток были растрепаны и местами скомканы в узлы, которым помогут уже только ножницы. Руки и ноги, насколько их мог видеть доктор, покрыты многочисленными ссадинами, рассасывающимися синяками, свежими царапинами.
«Наверное, ты у нас очень буйная»,– подумал он, и ему тут же вспомнились слова сестры, о том, что это – самая тяжелая пациентка в лечебнице.
Девушка сидела, словно застывшая во времени, даже дышала еле заметно. Худая и до жути бледная. Впалые щеки и отчетливая синева вокруг глаз придавали лицу очертания черепа. Нахмуренные брови, плотно сомкнутые губы передавали внутреннее напряжение. Взгляд больших необыкновенно серых глаз уставился в окно. Несмотря на создаваемое впечатление враждебности, лицо девушки казалось абсолютно детским, наивным, чистым и таким страдающим, словно печать смерти, которая коснулась его десять лет назад, оставила на нем несмывающийся след.