Никто не узнает. Разве вы не притворяетесь нормальными? - стр. 4

Они подарили эти бутылочки родным и друзьям только через два месяца после моего рождения, поскольку не были уверены, что я выживу. Я родилась на три месяца раньше срока, как и мой отец. Врачи говорили родителям, что недоношенность не наследуется, но мы с отцом были на удивление похожи: одинаковый IQ 138, одинаковый китайский гороскоп – год Собаки, одинаковая неспособность понять, как люди могут есть карамель по собственному желанию.

Мама опустила козырек от солнца и повернула зеркальце, чтобы видеть меня. Отец вел машину. Мама машину не водила. Права у нее были, и теоретически она все знала, но страшно боялась руля. Страх перед вождением особо не мешал ей, когда они жили в Бронксе, где оба родились. Но за несколько лет до моего рождения родители решили переехать в пригород. Мама часто говорила, что чувствует себя на Лонг-Айленде узницей, целиком и полностью зависящей от отца. Но в 80-е годы жить в Нью-Йорке было небезопасно – по крайней мере, в той его части, где родители могли себе это позволить.

Я видела, что мама за мной наблюдает – наши глаза встречались в зеркале. Поймав ее взгляд, я попросила рассказать о моем рождении. Эту историю я была готова слушать бесконечно. И мама всегда сразу же говорила, что я – настоящее чудо. Я воспринимала эти слова серьезно, словно свою должность, и требовала, чтобы мама детально и подробно рассказывала о моем чудесном появлении на свет.

За два дня до Рождества мама принимала душ, и у нее отошли воды. Она не сразу поняла, что случилось, поэтому позвонила своей матери, чтобы узнать, как начинаются роды. «Не помню, это было так давно», – ответила бабушка. Мама была беременна первым ребенком, моего появления на свет ждали где-то в марте, и она решила, что это нормальное для беременности явление. Она начала собираться на работу. В то время мои родители работали вместе и каждое утро ездили на Манхэттен.

– Мы были уже на полпути к городу, когда я поняла, что ты ведешь себя как-то необычно, – продолжала мама. – Я позвонила своему врачу – он был в отпуске, играл где-то в гольф. Он велел мне немедленно ехать в больницу при университете Стоуни Брук, потому что у них есть отделение реанимации новорожденных.

Тут, как всегда, в разговор вступил отец – он до сих пор обижался, что его не пустили в родовой зал. Ему пришлось смотреть через окошко. Размеры и форма этого окна менялись от одного рассказа к другому: то оно было круглым, то в форме бриллианта, а то его вообще не было, и бедному папе оставалось подсматривать в щелочку в двери.