Никто не узнает. Разве вы не притворяетесь нормальными? - стр. 22
– Этот ребенок – единственное, что ты сделала хорошо! – услышала я бабушкин крик.
Я решила все же выяснить, права ли мама, или они с бабушкой просто не понимали друг друга. Однажды после школы я спросила ее:
– Ты любишь мою маму?
– Конечно. А почему ты спрашиваешь?
Бабушку шокировал не столько мой вопрос, сколько мысль о том, что я ее в чем-то обвиняю.
– Не уверена, что мамочка знает, – ответила я. – Может быть, тебе стоит сказать ей об этом? Ты бы обняла ее, что ли…
– Я скажу ей, – кивнула бабушка и быстро сменила тему, переключившись на сериал «Тайны отца Даулинга», который мы с ней в тот момент смотрели.
Я была абсолютно уверена, что между двумя самыми важными женщинами в моей жизни теперь все будет хорошо. Я даже одобрительно похлопала себя по плечу, пока мы с бабушкой смотрели фильм про хитроумного священника-детектива. Мы обе его очень любили.
Но разговор между мамой и бабушкой вылился в скандал.
– Этот ребенок – единственное, что ты сделала хорошо! – услышала я бабушкин крик из спальни.
Мама ответила, что бабушка – неблагодарная старая ведьма. А потом…
– Следовало оставить тебя гнить! – воскликнула она, захлопнула дверь спальни и направилась ко мне в гостиную. – Ким, – сердито сказала она, – кое-что повторять не следует!
– Я не врала!
– Нет, ты не врала. Но мы не должны всегда говорить правду.
– Прости…
Я извинилась, потому что явно сделала что-то не так. Но я разозлилась, потому что совершенно перестала понимать, что можно обсуждать, а что нет.
Мама была совершенно без сил.
– Все хорошо… Она была права… Ты – единственное, что я сделала правильно.
В бабушкином квартале дети были совершенно другими. Они казались мне старше своих семи-восьми лет. Кроме меня в классе была только одна белая девочка – а ведь на Лонг-Айленде почти все мои одноклассники были белыми. Мне даже в голову не приходило, что я могу не вписаться в новый коллектив. Когда меня назвали «новой белой девчонкой», я восприняла это как обычную характеристику.
Родители здесь не развозили детей по домам группами, не было игровых вечеринок. После школы дети расходились пешком и играли с теми, кого могли найти, слоняясь по коридорам жилых домов. Во время обеда в столовой говорили о войнах, о матерях, которые оставили детей бабушкам и больше не вернулись, об убитых двоюродных братьях. О своем отце я не рассказывала, потому что дала маме слово молчать. Впрочем, сомневаюсь, чтобы мои одноклассники меня поняли. Впервые в жизни я чувствовала, что, храня тайну, поступаю правильно. Со временем я стала своей среди этих детей, живущих очень несчастливой жизнью.