Никто, кроме президента - стр. 1

Здешние богатые особняки относились к морю, словно к дворовому хулигану, от которого приличным людям следует держаться подальше. Стоять вблизи от берега, вне охраняемой зоны, на самом краю дачного поселка осмеливались одни лишь деревянные коттеджи аборигенов, а все, кто ценил респект и безопасность, предпочитали отгородиться от возможного буйства стихий большой лагуной, соединявшейся с морем узким горлышком пролива. Даже когда снаружи штормило, на поверхности лагуны царил штиль. Тут можно было купаться почти без риска утонуть. Тут можно было подставлять бока и спины южному солнцу, лениво дрейфуя на пузатых надувных матрасах. Тут, наконец, можно было мирно расслабиться с удочкой – благо зажравшаяся рыбная мелочь пренебрегала хлебным мякишем и не утомляла элитных отдыхающих назойливым клевом.

Но в этом мире, представьте, находились и упорные рыбаки. Те, кому результат ловли был дорог не менее, чем сам процесс.

Один из таких, остроносый и белокурый милиционер средних лет в расстегнутой голубой рубашке и закатанных до колен серых форменных брюках, еще с пяти утра занял позицию неподалеку от проливчика. Он укрепил среди камней спиннинг, положил рядом сачок, неподалеку пристроил увесистый снаряд двухлитрового термоса. Фуражка, портупея и полбуханки черного хлеба в прозрачном пакете легли тут же – на заботливо расстеленную газетку. Пара сапог приютилась поодаль, но тоже в пределах двух-трех шагов.

Сам милиционер неподвижно сидел на плоском камне, глядя на воду. Он знал, чего хочет. Он умел ждать. И дождался. Солнце еще не начало жарить с дневным остервенением, когда рыбак приметил свою добычу, тускло блеснувшую в воде.

– Плыви сюда, милая, плыви, моя хорошая, ну давай, давай… – негромко проговорил он, зависая над расщелиной пролива. В правой руке милиционера уже трепетал в предвкушении сачок. – Шевелись, сволочь паскудная, не зли дядю…

Еще пара секунд – и результат рыболовных усилий сам прыгнул в объятия сачка.

– Умница, – похвалил милиционер и выудил свежий улов.

Это была не рыба. Это была всего лишь обычная «чебурашка», которую кто-то, избавив от пива, старательно закупорил вручную и отправил в плаванье налегке.

Рыбак, похоже, нисколько не огорчился. Он лишь хмыкнул, отложил сачок и посмотрел свою находку на просвет. Под слоем бурого стекла явно проглядывал… ага-а-а…

Сзади раздался царапающий нервы скрежет: так обычно трется полированными боками зажатая в тесном плену стеклотара.

Милиционер стремительно обернулся на звук – всем корпусом, словно по команде «кругом». Низкорослая старушка, нагруженная двумя плотно набитыми клетчатыми сумками, опытным глазом выцеливала новый трофей.

– Мужчина, очень извиняюсь, – со скромным достоинством начала она, – вам бутылочка не нуж… Ой, бля! – бабка вдруг заметила милицейскую фуражку на газете.

Хозяин фуражки нагнулся, поднял с земли крупный камень-голыш и угрожающе взвесил на ладони.

– Еще разок, мать, твои сумки здесь увижу, – без выражения произнес он, – я тебя, манда старая, даже в отделение не поведу. Я тебя просто на месте порву, как Тузик грелку, а клочки рыбам скормлю, на хер… Н-н-ну, быстро, свалила отсюда!

Бабка мелко-мелко закивала и тотчас же испарилась. Еще на пару мгновений в окрестном воздухе задержался стеклянный скрежет ее сумок. Потом истаял и он.

Лишь тогда милиционер наклонился над газетой, локтем сдвинул к краю фуражку, портупею и хлеб, а на освободившееся место положил бутылку. Найденным голышом тюкнул по размокшей пивной этикетке с надписью «Три толстяка» – резко, но без замаха, чтобы осколки не улетали далеко.

Внутри оказался сложенный в несколько раз тетрадный листок. Милиционер развернул его, прочел, ухмыльнулся. Одним движением смял листок в бумажный шарик, а вслух пробормотал:

– Робинзон, ну епт…

После чего вынул из кармана форменных брюк матовую коробочку мобильника и сделал три звонка.

Первый был самым кратким.

– Геннадий, – задушевно сказал милиционер, – ты придурок. Тебе же сто раз объясняли: ни-ко-го. В другой раз, если пропустишь на