Ничья - стр. 106
Малиста отворила дверь, и ввалился Огненный. Ну а как же? Теперь у него дело. Какие уж тут знаки приличий, церемонии и прочая дребедень для «вельможных выскочек».
Помнится, как перед одной заварушкой на другом конце света, где зимы сменяют теплые месяцы и снег покрывает землю барханами, Огненный также врывался в комнату Рига.
Двадцать пять сняли номера в местном отеле, который и отелем-то назвать совестно.
Так, бревенчатый сруб. Теплый, правда, и очень добротный. Комнаты небольшие, зато чистые и уютные. Все, что требуется, есть: уборная, столы, стулья. Еду подавали в кафе под гостиницей. Но аристократы из Франции и Англии, эти древние сподвижники Людовиков-Эдуардов, все изворчались, извелись из-за спартанской обстановки, отсутствия «нормальной, фарфоровой посуды», «шелковых простыней» и прочих изысков. Как будто не бегали месяцами немытые, не выводили вшей и других паразитов. Фоллс, Риг, Заза, лельхаи-русичи, татарин с турком чуть постарше Тахира с Рассахом и Сэт, что никогда не пропускал подобные «вечеринки», остались сервисом вполне довольны.
В те времена Фоллс вот так же входил к Ригу без стука. Неважно — в душе Ураган, за столом или спит. Вламывался в любое время дня и ночи. Не только для разработки тактики и стратегии, не только сообщить последние новости, но даже и просто — рассказать «о бо́рзом молодняке». Огненный, как никто другой, еще помнил времена, когда смертные охотились на лельхаев, считая тех исчадиями ада. И понимал цену спокойной жизни. Как усмехался Фоллс «спокойной и сытой старости». Меньше всего лельхаям вроде Урагана и его соратникам из двадцати пяти хотелось вновь оказаться вне закона. По ту сторону прав и любых привилегий. Опять стать добычей, спасаться от погони, менять город за городом, уходить в леса и горы. Менять личности и документы, как перчатки, и снова и снова скрывать истинную сущность. Молодые лельхаи, пьяные от собственной мощи, дурные от гнета инстинктов и желаний, чувствовали себя почти богами. Не очень-то хотели себя контролировать. Они еще не понимали цену свободной жизни. Когда никто не встречает тебя с вилами, когда не сжигают вместе с тобой здания и не стремятся уложить серебряными пулями.
Древнего такими «игрушками» не уничтожить. Но повредить можно и очень даже неплохо. После такого восстанавливались годами. Особенно обожженные на массовых пожарищах, учиненных паникерами-крестьянами или даже не слишком высокородными, но зажиточными дворянчиками.
Древние отлично понимали значение мира с людьми. Не боялись смертных, как порой вопили молодые, но ценили доверие и не собирались его подрывать.