Ничей современник. Четыре круга Достоевского. - стр. 54
Кроме того, Достоевский понимал, что выгоднее давать материал цензору предварительно, чтобы не оказаться перед необходимостью перепечатывать готовую книгу «Дневника», – ведь это повело бы к серьёзным материальным издержкам. Так поступали нередко и другие издатели.
27 декабря 1875 г. на докладе Григорьева появляется краткая резолюция министра внутренних дел А. Е. Тимашева: «Разрешить»[195]. 31 декабря Санкт-Петербургский цензурный комитет был официально уведомлён о таковом решении министра:
М. В. Д.
Главное управление по делам печати
31 дек. 1875 г.
№ 6302.
С.-Петербургскому
цензурному комитету
Г<осподин> министр внутренних дел изволил разрешить отставному подпоручику Фёдору Достоевскому издавать сочинение его «Дневник писателя» ежемесячными выпусками и открыть на издание оного подписку: за годовое издание 2 р. с<еребром> без пересылки, а за отдельный нумер 20 к., но с тем, чтобы сочинение это выходило в свет не иначе, как с дозволения предварительной цензуры.
Сообщаю о сем С.-Петербургскому цензурному комитету к надлежащему сведению.
Исправляющий должность начальника Главного управления по делам печати В. Григорьев. Правитель дел Ю. Богушевич.
На документе имеется следующая помета: «Цензуирование поручено г<осподину> цензору Ратынскому, и билет на корр<ектурные> листы выдан 20 января за № 55»[196].
Итак, новорождённый журнал обрёл своего законного куратора и начал двухлетнее плавание по волнам столичной периодики.
Если исходить из одних лишь официальных источников, то на протяжении всего 1876 г. мы не обнаружим следов каких-либо столкновений или неудовольствий как со стороны автора «Дневника», так и со стороны бдящего Ратынского. Может создаться впечатление, что всё шло без сучка, без задоринки и между писателем и его «опекуном» установилось полное взаимопонимание. Это впечатление как будто бы подтверждают доброжелательные воспоминания М. А. Александрова: «…цензор Николай Антонович Ратынский, цензуировавший “Дневник” почти всё время его издания, говаривал Фёдору Михайловичу в шутку, что он не цензуирует его, а только поправляет у него слог. Это значило, что иногда, вместо того, чтобы вымарывать что-либо неудобное просто цензорскою властью, он заменял одно слово другим и тем самым смягчал выражение фразы»[197]. К этим словам Александрова редакция «Русской старины» делает следующее примечание: «Пользуемся случаем, чтобы помянуть добрым словом покойного Николая Антоновича Ратынского. Этот отлично образованный человек и весьма интересный собеседник, между прочим, был человек весьма обязательный, очень начитанный, горячо любил отечественную литературу и в особенности русскую историю»