Ничего они с нами не сделают. Драматургия. Проза. Воспоминания - стр. 92
СОФЬЯ. Нет, ты не понял, совсем не понял. Дело не в карьере твоей, я думаю о твоем покое. Литература пожрет твою душу. Ты по натуре честолюбив. Это бы не беда, да тебе собственного признания мало, мало даже признания близких. Тебе подай поклонение общества. Но ты еще горд и себе не позволишь ни искательства у журнальной критики, ни угожденья читающей публике. Стало быть, ты уже обречен.
ТОЛСТОЙ. Согласен. Мне нечем привлечь вниманья. Я не разжалован и не выслан и не таинственный незнакомец. Я – титулованный дилетант. Я не желаю и не могу принадлежать какой-нибудь партии. В поэзии общей правды нет. Мне гадко, когда почтенные люди собьются для круговой поруки, не важно, как ее назовут – пристрастием, вкусом или идеей. Судьба моя – попадать в раскол! Либо в Секретном моем комитете, либо на писательском торжище. Везде делят Бога. А хуже того – литературное генеральство. Кто жмется к Тургеневу, кто – к Некрасову.
СОФЬЯ. Чему тут дивиться? Словесность – война. Есть генералы, есть рядовые. Но если бы мне пришлось выбирать, я все-таки предпочла бы Некрасова. Он прямодушнее.
ТОЛСТОЙ. Может быть. Однако же престранное зрелище: печальник сирых – богач, игрок и щеголяет женой Панаева.
СОФЬЯ. Да отчего ж и не щегольнуть? Мужчина ведь на то и мужчина, чтобы гордиться своим успехом. Особо, когда отдаешь поденщине всю юность. Не то что твой томный Тургенев.
ТОЛСТОЙ. Мой томный Тургенев в ту пору томился. По некоей Софье Андреевне Миллер.
СОФЬЯ. Что толку! От вздохов стены не падают. Кто ищет взаимности, пусть спешит, покуда женщине что-то мерещится. Этот мираж недолго длится.
ТОЛСТОЙ. Правда твоя, совсем недолго.
СОФЬЯ. Ну вот! Набежала зимняя туча.
ТОЛСТОЙ. Мне грустно стало. Мне надо верить, что мы с тобою – теперь одно. А как увидишь, что нет мне места за той оградой, где ты живешь…
СОФЬЯ. Ведь вот какой ты… Да мне как быть-то? Ты слышишь лишь собственную боль. Как все поэты. А есть и моя. Скажи мне, кто я? Твоя любовница. Или такое еще словцо – в ходу у гостинодворской швали – сожительница. Фу, мерзость какая… Любая пустоголовая утка может лорнировать меня с видом участия и превосходства. Семь лет я невенчанная жена.
ТОЛСТОЙ. Софа, какая ж моя вина, что муж твой никак тебя не отпустит?
СОФЬЯ. Да ведь и он не примет вины. Он еще верит, что я вернусь. А значит, я одна виновата. Пусть будет так, но хоть не пеняй мне, что я пытаюсь сберечь частицу души своей – что мне еще осталось?
ТОЛСТОЙ. Я. И со всем, что во мне. Ну поверь – нет у меня от тебя заповедника. Разве лишь мысль – как вечная казнь, – что мы неравно друг друга любим.