Ничего они с нами не сделают. Драматургия. Проза. Воспоминания - стр. 74

ПУШКИН. Боюсь, что отъезд укрепит твои шансы. Давно известно, разлука сближает.

ВЯЗЕМСКИЙ. Не бойся, сближает один вальс. А тут моя хромота помехой. Скажи ей, что я уже тоскую. Впрочем, о ком же еще тосковать?

ПУШКИН. О Петербурге.

ВЯЗЕМСКИЙ. Увы, мой друг. Ум любит простор, а не ранжир.

ПУШКИН. Ты веришь, что там насладишься простором?

ВЯЗЕМСКИЙ. Не знаю. Да где же его искать? От финских хладных скал до пламенной Колхиды? Так это пространство, а не простор.

ПУШКИН. Я вижу, ты те стихи крепко запомнил.

ВЯЗЕМСКИЙ. Помилуй, не ты ли от этих скал чуть не к туркам хотел бежать?

ПУШКИН. Хотел. А я и в Китай хотел. Отец Акинф Бичурин ехал с миссией, звал с собой. Я написал Нессельроду прошенье, да он, разумеется, отказал.

СОБОЛЕВСКИЙ. И прав. Эва куды понесло!

ПУШКИН. Но ведь я не затем хотел бежать в Турцию, что мне полумесяц милей луны. Не оттого просился в Китай, чтоб поглазеть на богдыхана. Я думал лишь об одном покое. А счастье в чужой земле невозможно.

ВЯЗЕМСКИЙ. Ты убежден?

ПУШКИН. Я знаю.

ВЯЗЕМСКИЙ. Будь здрав. (Отпивает.) Ты, Моцарт, бог, хоть ничего не знаешь.

ПУШКИН (смеясь). Как всякий бог.

ВЯЗЕМСКИЙ. Но ты и человек. И, стало быть, рожден для человечества. Ты русский, но ты живешь в целом мире и, значит, миру принадлежишь. И пусть даже обе эти девицы, которых мы взяли с собой в лодочку, вдруг узнали тебя по портрету, это еще не означает, что слава – только русское слово.

СОБОЛЕВСКИЙ. Худо, что девушки узнают… Не разойдешься.

ПУШКИН (Вяземскому). Ты прав, разумеется. Девицы смешны, и эта встреча точно припахивает анекдотом. И слава наша печально бедна, совсем как земля наша. По ней – и слава. Но есть у каждого свое назначенье, есть оно, верно, и у меня. Ты прав, ты прав. Рядом с пестрым и шумным миром мы делаем странное впечатление. Шесть веков назад у нас не было Данта. Не было Монтеня, ни Шекспира. Позади у нас больше крови, чем творчества, и узы нам понятней, чем музы. А все же могу поклясться, что здесь родится истинно великая словесность. И пространства, в которых просто исчезнуть, однажды дадут ей свою безоглядность. И все пережитые страданья дадут ей неведомые миру глубины. Но мы с тобой этого не увидим, а значит, и спорить нечего. Жаль. (Наливает себе.)

СОБОЛЕВСКИЙ (чокаясь). Аминь, в наитии находящийся! Все так, мы этого не увидим. Вот кабы предки увидели нас, то-то б они повеселились. (Пьет.)

ПУШКИН. Аминь.

ВЯЗЕМСКИЙ. Аминь. (Пьет.)

КАВАЛЕРГАРД (продолжает). Надо сказать, эльзасские девушки воспитаны в очень строгих правилах. Но я заметил, куда ведет лестница…

ГОСПОДИН С УДИВЛЕННЫМ ЛИЦОМ. Ах, разбойник! Нет, каково!