Ни ума, ни фантазии - стр. 10
Думаю, я не совру, если скажу, что Николай Пирогов подивился бы таланту милой нашей соседки. В анатомии я не разбираюсь, так что навряд ли сумею объяснить, каким образом операция проходила и как такое вообще возможно. Но чудо задалось. Дима с Асей снова оказались двумя разными людьми: по две руки, по две ноги.
Читатель спросит: почему их делить вообще пришлось? Соседка говорит, диван такими свойствами знаменит… Но что-то я не верю ей. В пилу и золотые руки – верю, но вот чтобы в диван…
Дима, как перестал быть человеком половинчатым, тут же был таков. Добрый час он бегал по улицам и орал. Вернулся домой, бухнулся в кровать, – лицом вниз, распластавшись, как морская звезда.
Проснулся Дима от Асиного звонка. Она подышала в трубку и сказала, что соскучилась. Дима почесал пятку и решил не врать:
– Я тоже.
И тут же вспомнил, что у Асиной соседки одна рука была как-то волосатее другой.
Июль 2018
Писательский роман
А если б не бульварная скамейка на Тверском – никогда бы они и не познакомились! Ксюша и Коля. Да.
Осень была уже такая мозглая, такая скверная и такая бестолковая, что оставалось только глубже залезать в воротник. И всё равно: Коля сидел на этой мокрющей скамейке, курил и читал что-то там. Ксюша сидела рядышком, попивала кофе, да строчила в блокноте, изредка отвлекаясь на птичек.
Коля в очередной раз хихикнул идиотически.
Ксюша сказала строго:
– Можно, пожалуйста, сигарету?
– Бери. Чай, не последняя.
Коля посмотрел на неё, а Ксюша на него. Один – в пальто, весь расхристанный. Другая – в джинсовке, очевидно, мёрзнет. Колин взгляд как бы ощупывал. Ксюшин взгляд как бы оценивал.
«Писатель», – подумала Ксюша, принимая сигарету.
«Писательница», – подумал Коля, закуривая новую.
– А что сидишь тут? Холодно же, – поддержал из приличия разговор Коля, но так неуклюже, что тот чуть не упал.
С улыбочкой затянувшись, Ксюша ответила:
– Гуляю. Люблю гулять.
«По ходу, из корректоров», – подумал Коля разочарованно.
«Видимо, журналист», – подумала Ксюша, огорчась.
Но молодые писатели торопились с выводами, что и стало известно из последовавшей прогулки. А погуляли они – весьма-весьма.
– Вышлешь мне что-нибудь? – спросила Ксюша на прощание.
– Только если вышлешь ты.
Так они стали друг другу читателями.
Ксюшин рассказ был про маркизу де Хомячиху, путешествовавшую из Марокко в Андалусию. Вокруг неё весь рассказ вился какой-то погонщик мулов и всячески подмигивал. Хомячиха же была в ненастных настроениях: недавно она пережила вероломный адюльтер со стороны своего многоуважаемого мужа и бежала от него к матушке, в надежде обрести там покой, пироги и немного свежего воздуха. И вот этот погонщик мулов ей вдруг возьми – да и приглянись. Маркиза долго размышляла, как ей быть с этим нежеланным чувством: ведь погонщик был славный, образованный, недурно́й внешности парень, а погонщиком оказался исключительно по немилосердной воле обстоятельств… Словом, не было ни одной причины, чтобы маркиза де Хомячиха не призналась в своих чувствах погонщику мулов. А тот в ужасе раскрыл рот и ускакал, по случайности угнав заодно и всю упряжку. И осталась Хомячиха где-то в пустыне, у незапряжённой кареты, не доехавши даже до Гибралтара…