Ни слова маме - стр. 15
Смотрю на свою ошпаренную руку и морщусь: ярко-красный ожог, волдыри. Хоть мама и намазала рану всеми возможными мазями, боль не стихает. Пульсирует, словно сердце в груди. Лежу в кровати, долго, очень долго. Не могу уснуть, болит.
Это не случайность, я знаю.
Но мне никак не доказать.
Все произошло тем же вечером, мы с сестрой готовили ужин. Запеканку из тунца с яичной лапшой. Лапша сварилась, Энди попросила, пока будет сливать воду, подержать дуршлаг в раковине. Я не хотел, отнекивался, но она заставила.
– Если лапша упадет в раковину, она отправится по трубам. Ты этого хочешь? Что, струсил? – подначивала она.
Я покачал головой и, рассматривая под ногами клеточки линолеума, нехотя пошел к ней. Стал у раковины, взялся за ручку дуршлага.
Кипятком мне ошпарило кисть, и, взвизгнув, я отскочил назад.
– Ой, прости, – пожала плечами Энди.
Сжав руку, которая уже наливалась краснотой, я уставился на сестру.
На кухню влетел отец.
– Я не специально, – прохныкала Энди. – Я не хотела.
– Конечно не специально, – ответил отец, рассматривая ошпаренную кисть, на мои глазах выступили слезы. – Надо ее под холодную воду, ага?
Пока отец включал воду, я все смотрел на сестру. Она улыбалась.
Глава 4
Утро, Хадсона нет.
Дверь в его комнату открыта, внутри пусто. В груди что-то упало. Захожу. Все совсем не так, не как в детстве. Раньше стены были увешаны постерами с бейсболистами, а на полках – награды. Кровать застелена ярким зелено-желтым одеялом с эмблемой спортивного клуба. Теперь одеяло серое, и подушки на нем темно-серые. На стенах картины, что я годами собирала по антикварным выставкам и гаражным распродажам. Краски яркие, абстракционизм. Интересно, оценил ли их Хадсон?
Мои мысли перескакивают на вчерашнюю ссору.
«Но тебе меня не понять».
И зачем нагрубила? Зачем бросила в лицо гадкую неправду? Если б держала рот на замке…
За кроватью замечаю ремешок. Подхожу и вижу спортивную сумку. С облегчением выдыхаю. Слава богу, он не уехал. И как я могла такое подумать?
Куда же он делся?
Это я ему протянула руку помощи, хотя и сказала Кендре, что все наоборот.
– Ты живешь совсем одна, я переживаю, – сказала она спустя пару дней, как я забыла приехать к внуку. Ее вдруг осенило, она вытаращила глаза: – Слушай, а как насчет пожить у нас некоторое…?
Не успела договорить, как я уже закачала головой:
– Ни за что!
Она нахмурилась.
– Прости, – пробормотала я, почувствовав, что ответила слишком грубо. – Кендра, я ведь пока не дряхлая старуха. Мне нет и шестидесяти.
– Мама, дело не в возрасте, и ты прекрасно это знаешь, – вздохнула она.