Нежная война - стр. 29

Гефест старательно изображает скромность.

– Прошло уже две тысячи лет, а люди все еще говорят об этом.

Аполлон пожимает плечами.

– Мы – художники, – он призывает из воздуха блюдо с виноградом, финиками и сырами, съедает несколько кусочков, а затем обращается к Аресу. – Не говори, что ты не наслаждался Битвой на Сомме или при Вердене. Ты был пьян от крови, – Аполлон жестом указывает на блюдо с яствами. – Угостишься?

– Ты – глупец, – говорит бог войны.

– Я всего лишь хочу сказать, – Аполлон все еще жует, – что мой маленький вирус гриппа – микроскопическое и очень заразное произведение искусства, – он причмокивает губами. – В аннигиляции есть определенная je ne sais quoi[9]. За каждым из вас есть такой грешок, так что не читайте мне проповеди.

– Я здесь ни при чем, – говорит Афродита. – Разрушение – не моя стезя.

Боги-мужчины несколько секунд молча смотрят на нее, а затем в номере раздается их громкий хохот. Афродита поворачивается к ним спиной.

– Нельзя забывать и о поэзии, – говорит Аполлон. – Это еще одна причина любить войну. Великая война рождает великие строки… К примеру, небезызвестные события, развернувшиеся у стен Трои. Вот, позвольте я продекламирую…

– Нет! – прозвучали в унисон три божественных голоса.

Аполлон выглядит искренне удивленным.

– Не хотите? – Он создает из воздуха укулеле. – Что ж, будь я проклят. Но ведь есть еще музыка. Великая война разжигает музыкальный огонь, который охватывает весь мир.

– Об этом мы и говорили, – замечает Афродита.

Арес хмурится.

– Неправда.

– Аполлон, я призвала тебя для того, чтобы ты рассказал свою часть одной истории, – Афродита игнорирует слова бога войны.

– Какой истории?

Богиня бросает на него многозначительный взгляд.

– Ах. Той истории.

Перенесемся в Карнеги-холл.

Второе мая 1912 года. Первая мировая война начнется только два лета спустя. Оркестр Скрипичного Клуба Джеймса Риза вот-вот начнет свое выступление на «Концерте негритянской музыки». В зрительном зале яблоку негде упасть.

Впервые в Америке черные музыканты исполнят свою музыку в большом концертном зале. Оркестр, состоящий из сотни человек, будет играть на трубах, флейтах и скрипках, а так же банджо и мандолинах. Хор Скрипичного Клуба – более ста пятидесяти человек – умещается на сцене с той же ловкостью, что и хор Тейлора Кольриджа, в котором всего сорок голосов. В глубине сцены стоят десять роялей. Десять.

Зрители, среди которых можно увидеть и черные, и белые лица, с нетерпением ожидают начала представления. Совсем скоро они услышат совершенно новый звук, такой энергичный, ритмичный и гармоничный, такой синхронный и живой, что музыка никогда не станет прежней. Этот звук прокатится по всему миру, а за ним – хотя пока об этом никто не подозревает – последует гром военных барабанов.