Нежная война - стр. 22
Расскажи мне о своих.
Они знают, что ты здесь, со мной? И они не против?
Как думаешь, ты когда-нибудь сыграешь в Альберт-холле?
Я бы мог разговаривать с тобой до самого вечера.
Почему нет? Мне кажется, у тебя бы отлично получилось.
Я бы сидел в первом ряду.
Если бы ты мог построить любое здание, какое только в голову взбредет, что бы это было?
Ну почему тебе нужно уезжать на фронт? Почему именно сейчас?
Ты уже знаешь, в какую часть Франции тебя отправляют?
Прости. Забудь, что я об этом спросила.
Ты знаешь французский?
Ты же видишь, как мне страшно отправляться туда. Ты презираешь меня за это?
Тебе уже нужно возвращаться домой? У тебя есть еще какие-то дела?
Пожалуйста, скажи «нет». Не покидай меня. У нас так мало времени.
Давай прогуляемся, ты не против?
Когда же мне удастся вернуть тебе тот поцелуй?
Ковать и Плавить
Арес развалился на диване, под золотой сетью. Афродита с нежностью смотрит куда-то вдаль.
За ней наблюдает ее муж. В уголках ее глаз сияют слезинки. Эти смертные много значат для Афродиты, но почему? Они кажутся богу-кузнецу обычными людьми, такими же, как миллионы других.
Пока он не вспоминает, какой восторг и ощущение правильности накрывают его, когда он поднимает над кузней раскаленный докрасна меч. Для этого он появился на свет. Создавать, плавить, укрощать огонь и железо – две самые могучие и упрямые силы на свете, и видеть в своих творениях пользу и красоту. Если это распаляло и закаляло его, может, за годы работы он сам стал похож на железо в своей кузне?
Радость и слезы, которые приносит любовь – все это работа Афродиты. Она родилась для того, чтобы ковать страсти. Она тоже была кузнецом и управляла иным пламенем, работая с куда более сложными материалами, чем железо. Какой отпечаток оставило на богине ее призвание?
Если бы Гефест хотел богиню домашнего очага, уюта и супружеской верности, он мог бы жениться на Гестии. Может, ему стоило так сделать. Она была одинока и отлично готовила.
Но Гестии никогда не стать… Афродитой. Если ты единожды познал богиню любви – дороги назад уже нет. Ее невозможно забыть. И невозможно отпустить.
Прогулка – 24 ноября, 1917
Когда в это холодное серое утро они вышли из кафе Дж. Лайонза, прижавшись друг к другу, я чувствовала себя матерью, наблюдающей за тем, как ее младший ребенок в первый раз идет в школу.
Они прошли по Гилфорд-стрит к Верхней Северной улице, плавно перетекающей в Общую аллею.
– Сюда, – сказала Хейзел. – Здесь мы вряд ли встретим кого-нибудь из моих знакомых.
Лицо Джеймса помрачнело.
– Я что, твой секрет?